Ну что, Рогге, что же дальше? Сейчас, пожалуй, вкусим хорошую ложку джема или сперва попробуем его с ножа? Похоже, что придется сбегать в булочную. И кто же из нас двоих? Конечно же, опять меня посылают! Он припомнил одну из весьма многочисленных директив мамы и действительно в самой глубине верхнего ящика кухонного шкафчика обнаружил картонку с надписью: «Мелочь на хлеб», выудил из нее монету в пятьдесят пфеннигов, сунул ноги в стоптанные тапочки и, посвистывая, вышел на улицу. Улица здесь — это еще проселочная дорога. Мостовую сюда не дотянули. Ничего. Почва здесь глинистая, и проезжая часть хотя вся и в ухабах, но твердая. Слева и справа изредка попадается подорожник, а по краям, вдоль участковых изгородей, вьются узенькие, укатанные велосипедные дорожки — хорошо по ним кататься! «По закону-то, — говорит младший лейтенант Хольтфретер, участковый уполномоченный народной полиции, — дорожки эти не велосипедные, они предназначены для пешеходов». Впрочем, тут бояться нечего: люди, здесь живущие, — это целое племя велосипедистов. Каждый прохожий — будущий, бывший или только что соскочивший с седла велосипедист. Он уж обязательно сочувствует вам и обязательно уступит дорогу.
В булочной Шлееде стоит такой гул, что страшно делается. Запахи сахара, джема и всяких кремов привлекли сюда целые тучи ос. А фрау Шлееде, хозяйка булочной, стоит себе спокойно за прилавком, будто она жена пасечника, и вместе с фрау Кликерман выбирает батон хлеба. При этом они ведут беседу о некоем господине Лерше с Корнблюменштрассе, отличившемся тем, что он недавно женился в третий раз. Юрген встал по стойке «вольно», переключил дыхание и пульс на «самый малый» и принялся наблюдать за одной из ос, старавшейся проникнуть в надломленную булочку. Если уж фрау Кликерман приходила за хлебом, то всем остальным, находившимся в булочной, следовало набраться терпения. Эта самая фрау Кликерман принадлежала к тому типу женщин, которые всю свою долгую жизнь посвятили выбору идеального белого хлеба. Возможно, что свой идеал они когда-нибудь и видели, но только во сне. Дело в том, что у них имеется определенное представление об этом идеале, однако в суровой действительности обнаружить его не удается. Один батон недостаточно пышен, другой черств, этот растрескался, а у того надо, чтобы корочка треснула спереди, а не сзади, справа или слева или в каком-нибудь другом таинственном месте.
— Меня-то это, конечно, не касается, и дела мне до этого никакого нет, — заметила фрау Кликерман, подозрительно рассматривая очередной батон, как будто это был слиток золота, который она приобретает для Английского банка. — Это же по бутылкам видно, которые он у контейнера ставит. Нет-нет! Этот дурно пропечен. Вы мне вон тот достаньте, вон тот слева наверху — на прошлой неделе там сразу четыре бутылки стояло. Разве это может не сказаться на счастье семьи?.. Нет-нет, этот подгорел, мне же отсюда не видно было! Э, эта новенькая, она еще спохватится. Говорят он ее где-то в Тюрингии подцепил, а там они все попрыгуньи… Мне бы румяненький, фрау Шлееде, нет, чуть посветлее. Первая-то жена у него была неинтересная. Но вот вторая — ах, какая это была женщина!.. Фрау Шлееде, знаете, я все-таки вон тот, первый возьму. Вон тот, который вы туда наверх положили. Очень он, правда, мягкий. Но ничего, он у меня дома полежит… До чего ж интересно, как все устроится у этого Лерше? Правда, меня это не касается. И мне до них нет никакого дела, своих забот хватает… Насчет дрожжей я завтра загляну. Всего вам доброго, фрау Шлееде.