— Да это же обвед! Я уже давно покинул стены своей альма-матер. — Обвед звучало как имя албанского форварда или название саксонской фабрики леденцов (владелец Гергард Вельдке), на самом же деле было сокращением, каким студенты называли лекции по обществоведению.
— Так-так! — отметил доктор Рогге, после того как подумал над этим обведом. — Понимаешь, это примерно вот что: существует целый ряд необходимостей, и это, так сказать, всем известно. Законы природы, например. Они же существуют, хотим мы того или не хотим, знаем мы их или нет. Лучше, разумеется, чтобы мы их знали. Если мы их знаем, мы можем считаться с ними, учитывать их; еще лучше, если мы их используем. Ну, это, я надеюсь, тебе понятно?
Что ж, это Юргену показалось и впрямь понятным.
— Ну, так вот, — продолжал доктор Рогге, — а теперь скажи мне: кто свободней по отношению к природе — тот, кто знает ее законы, или тот, кто их не знает?
— Это ясно, — сказал тогда Юрген. Сосчитать, сколько будет дважды два, он уже давно умел.
— Не правда ли, это же действительно абсолютно ясно? — сказал его брат и, должно быть, так увлекся своими воспоминаниями о лекциях по обведу, что тут же привел еще один пример. — Разумеется, я могу спрыгнуть с десятого этажа и перед этим заявить, что умею летать. Гравитация и всякие перегрузки, появляющиеся при свободном падении, меня ничуть не интересуют. Я вовсе не зависим от них! Однако зависимость эту мы устанавливаем уже после экзитуса.
— После чего?
— После экзитуса, то есть после того, как мы установим смерть.
— А-а!
Тогда Юргену стало все еще ясней. Смерть… Что может быть убедительней?
— Да, да, — продолжал тогда Рудольф Рогге, — только после того, как человек познал соответствующие законы природы, стал с ними считаться, научился выбирать между различными возможностями, он создал и самолет и космический аппарат. Смог, так сказать, освободиться от силы тяжести, научился летать. Не правда ли, так ведь оно и есть? Осознанная необходимость равнозначна свободе. Так и с общественной необходимостью. Вот и все.
И Рудольф удовлетворенно откинулся на спинку кресла. Мать, слушавшая самый конец рассуждений, принесла бутылку пива «Любсатор» — марку, которую Рудольф предпочитал другим и которую трудно было достать, а Юргену выдали бутылочку колы.
Однако Юрген не был удовлетворен. Конечно, ход доказательств ему казался вполне понятным. Особенно понравилось, что такие же люди, как он, научились летать. Но что-то во всем этом было чересчур уж просто, трезво, что ли. А ведь в слове «свобода» слышалось что-то дико-вольное, похожее скорее на водопад, чем на оросительный канал, на девственные леса, чем на ровные грядки огорода. Но, должно быть, в рассуждениях брата, особенно в его последнем замечании относительно общественной необходимости, и была зарыта собака. Об этом Юрген сам был наслышан. За этим могло скрываться очень многое и отнюдь не только приятное.