— Впрочем, в твоем возрасте все это еще очень неопределенно. Верно я говорю?
— Нет, — ответил Юрген. — Определенно. Моя любимая книга — «Всадник на белом коне» Теодора Шторма.
— Теодора Шторма? — переспросила длинноволосая женщина. — О! Это очень интересно.
— Я пойду наверх, к Роберту, — сказал Юрген.
Когда вдали на горизонте показались башни нашего любимого Нойкукова (аляповато окрашенная колокольня св. Георгена, труба газового завода, телевизионная антенна столяра Абрагама и три серебряных силосных башни народного предприятия концентрированных кормов), блудный сын этого города еще раз соскочил с седла, привязал запыхавшегося «белого коня» к дереву и задумался.
Если говорить точно, с точностью до миллиметра, то до самого Новосибирска, столицы физиков и математиков, он не доехал, но был очень близко. В доме Люттояна он приблизился к нему вплотную. И вообще с этим новым двигателем, работающим на Люттояновой смеси, использующей фактор Плюкхана, Юрген здорово подвинулся по Транссибирской магистрали. Он уже видел Новосибирск. И в следующий раз он там непременно приземлится. Надо будет только получше подготовиться. «Итак, экспедиция прошла успешно!» — отрапортовал он Юргену Рогге. Но тот: «Это еще как сказать! Правда, лучше мне не вмешиваться, но мне кажется, что ты отправился в путь из-за Бригитты Вальтер, или как ее там звали? Сусанны Альбрехт? Давно это все было. Разве всех запомнишь? Под конец ее, кажется, назначили дежурить на спасательной станции. Кому-то надо развлекать этих парней. Что ни говори, служба у них тяжелая. Д-да. Ах, как горько! Но ведь и хрен горек, а душу веселит. Ничего мне не горько! Только вот удивляться никак не перестану. Словно бы проснулся, а чемпионом района не стал. Хотя бы по ловле форелей на спиннинг! Что же, по этому поводу горько плакать прикажете? Нет уж! Но странно: что-то с тобой было все это время и вдруг — нет ничего! Идешь себе по улице и думаешь: „Сусанна Альбрехт тебе все равно что Анетта фон Дросте Хюльсхоф“»[8].
«Как, как»?
«Да это поэтесса такая. Она же это жуткое стихотворение написала — „Мальчик в болоте“. Нет, нет. Ничего горького не осталось. Все прошло.
Да и вообще много кое-чего прошло. И миновало. Папоротники и мхи, например. Тайнопись. Да и почти весь Нойкуков. В Нойкукове смотрители не нужны. Там можно родиться, в школу ходить, съесть довольно много картошки и капусты. Но остаться? Смотритель в нем не останется. Будущий смотритель кое-чему там научится, но и только. Для доктора Блюменхагена, пожалуй, хватит, а вот для профессора Люттояна — никак нет! Сам Блюменхаген так говорит, и Блюменхаген прав. И мать права, по-своему, конечно. И Джони Рабе по-своему прав.