– Брешей? – Яэль содрогнулась, ухватившись руками за бок. – Вражеские меняющие кожу?
– Нам известно о четверых. Одного застрелили при попытке пересечь фронт. После смерти он обесцветился. Когда мы осмотрели тело, то нашли татуировку группы крови. Руководство сообщило, что он был меняющим кожу. Другой едва не убил генерала Бауэра, пытаясь занять его место. У него тоже была метка с группой крови. Тогда генерал Райнигер приказал всем убрать левые рукава. Так мы обнаружили ещё двоих.
– Хитрые мерзавцы, – пробормотал Лука.
– Когда это произошло? – поинтересовалась Яэль.
– Первого застрелили довольно давно. Но остальных выследили лишь два дня назад.
– Это объясняет утечку информации, – обратилась Яэль к Мириам, та нахмурилась в ответ.
Феликс был благодарен, что в этот момент ни один из солдат не присматривается к его заляпанному грязью лицу. Щит морфия давно испарился, а срок, выделенный ему Башем, как петля затягивался на шее – сжимался с каждой убегающей минутой.
У него оставалось лишь несколько часов, чтобы добраться до штаб-квартиры Сопротивления, попросить их послать радиограмму в надёжный дом Влада, раскопать истину. Что реально? Мамина смерть или жизнь? Его слух или надежда?
Когда штандартенфюрер впервые заговорил о Сопротивлении, Феликс представил пару сотен людей с ружьями, прячущихся в одном из кварталов города. Подслушанный в Молотове радио-разговор только усилил впечатление. Но когда солдаты отвели их к машине – минуя гусеницы танков, военные палатки и командиров, выкрикивающих приказы, – Феликс понял, что сильно их недооценивал.
Это было больше пары сотен человек. Гораздо больше.
Это был целый Вермахт.
Куда бы Феликс ни посмотрел, он видел разные варианты отцовской униформы. Все эмблемы национал-социалистов были сорваны, коричневая ткань промокла под дождём, но сходство было несомненным. Здесь собрались разные поколения – у некоторых волосы были с проседью, как у его папы, другим на вид было около двадцати одного. Столько было бы сейчас Мартину. Феликс заметил даже одного-двух солдат его возраста, на их форме Гитлерюгенд остались только гладкие пуговицы и швы. Парни, каким мог быть он.
Папа, Мартин, сам Феликс, папа, Мартин, папа, Мартин.
Феликс прижал здоровую ладонь к часам в кармане и задумался: а что бы сделал Мартин, если бы оказался в такой ситуации? Смог бы он позвонить Башу с телефона на ферме? Смог бы Мартин пожертвовать всеми этими людьми ради безопасности Вольфов?
Сможет ли он, Феликс, если до этого дойдёт дело?
Земля была скользкой от влаги – как те несчастные километры поля, которые они преодолели. Только здесь земля была изрыта отпечатками ботинок, разрезана гусеницами танков. Особо предательский пейзаж, идеальный, чтобы споткнуться.