Зарайская неожиданно выпрямилась. Щелкнули каблуки.
— Все. Пойдем работать — порадуем шефа.
Шефа радовали до девяти вечера.
Пока девочки не одурели от смеха и бесконечных повторений одного и того же. Под конец все безнадежно запутались, слова и сценки слиплись в какое-то маловразумительное месиво.
Казалось, одна Зарайская продолжала держать все в голове, четко зная что и зачем делает. И, провожая девочек, она непререкаемым тоном огласила: кому в какой день оставаться на вечернюю репетицию.
Никто и не подумал возражать.
Выходили поздно. Когда офис погрузился в вязкую полудрему. Свет на этажах был уже выключен. Одинокая подсветка тускло и как-то безнадежно отражалась в мутно-темных стеклах перегородок.
Шаги задержавшегося Дебольского гулко до неприличия отдавались в пустом коридоре. Темнота наводила ощущение какой-то потусторонности. Лишала привычности очертания офиса. А Дебольского — очертаний собственного существования.
Внизу — в центральном холле — по лестнице спускалась Лёля Зарайская. Каблуки ее отщелкивали по лестнице тихо отдающийся в пустоте речитатив: цок-цок-цок-цок…
На ходу она надевала полупальто-полупиджак, и полы его одна за другой взметывались, когда она протягивала руки в рукава. Сумка на плече билась о бедро.
Сзади со спины он видел, как задвигались остро отставленные в стороны локти, когда она застегивала пуговицы. И каблуки застучали быстрее и громче, когда лестницу перетянул вдоль удлиненный переход.
Цок-цок — цок-цок-цок — цок-цок…
Дебольский ускорил шаг. В голове его загудела пустота. Мысли заволокло томительными нервным возбуждением. Он понял, что ускоряется и ускоряется. По коридору, по лестнице и где-то на середине ее — на длинном переходе — уже почти бежит.
Пятью быстрыми шагами проскочил он темный мраморный холл. И пять шагов гулким эхом отдались под потолком и какофонически слились с шумом крови в ушах.
Он выскочил на улицу и застыл на месте, оглушенный шумом дождя.
Зарайская стояла прямо перед ним. Тоже испугавшись холодной мороси, она, встряхивая волосами, поправляла воротник. Тонкие пальцы нервным ласкающим движением пробежались по лацканам — сумка качнулась на плече
— Тебя подвезти? — глухо, едва сдерживая рвущееся судорожное дыхание, спросил он.
И заиндевел.
Она повернулась, и взгляд ее полупрозрачных туманных глаз тяжелым грузом осел на Дебольском.
Дождь чаще и настойчивее застучал по крыше козырька, по ступеням лестницы.
Цок-цок-цок…
Первый дождь этой весной. Бьющий по еще не растаявшим грязным, опутанным пористой чернотой сугробам. И блестящему мокрому асфальту.