Дебольский включил подсветку бритвенного зеркала и пустил воду. Лицо его в искривленной линзе, выпячивающей малейшие недостатки, казалось нездоровым и одутловатым. Он отщелкнул колпачок баллона с пеной, намазал одну щеку, ощутив неприятное холодное покалывание.
Вода в кране журчала, исчезая в узком сливе, а Дебольский все не брался за станок.
Лёлька надрывно дышала, прижатая Сашкиным телом. И билась-билась острыми худенькими лопатками о щербатые иссушенные доски. Тонкие губы ее подрагивали, трепетали, блестели капельками пота. Золотистые веснушки млели от тлеющего в ней тепла.
Сашка задыхался. Судорожно толкаясь между доверчиво разведенных Лёлькиных колен. Сжимая вспотевшими руками взволнованные бедра, разводя их в стороны. Задирая согнутую коленку себе подмышку, перехватывая скользящими пальцами, утопая в Лёлькином запахе моря и солнца, притискивая ее к себе.
А Лёлька, балансируя на одной ноге, вскинув руки над головой, прижав кисти к стене, дрожно, томно жмурила глаза. И то задыхалась, подергивая губами, стискивая зубы, то почти не дышала, мерцая кончиком розового языка меж зубов. С приоткрытых губ ее не срывалось ни звука, ни стона. Ребра терлись о хлипкую деревянную стену сарая. Елозили по ней, оставляя царапины на тонкой коже, но Лёля только поводила подбородком из стороны в сторону, кривила губы в гримасе удовольствия.
— А сколько стоит-то? — послышался за стенкой сосредоточенный голос Пашки.
Сашка вздрогнул и замер на секунду, прислушался. Лёля трепетала в его руках: пальцы, губы ее подрагивали — ждали.
А он струсил — отвлекся на голоса.
Но ничего страшного там не было. Просто Пашка и рыбаки.
Два тяжелых мужика в брезентовых плащах за тонкой перегородкой торговались, сговариваясь, за сколько продадут скудный улов. Пропитанные солью, рыбной вонью и перегаром. Продубленные ветром и горячим солнцем.
— Да не надо мне столько, нам хранить негде.
Блеклые Лёлины волосы опустились ему на плечо, подбородок с капельками пота дрогнул, трепетно и беззвучно шевельнулись губы. Она повела плечами, потянулась, не выпуская его из себя.
И Сашка забыл про рыбаков. Толкнулся в нее, захрипел. Лёля, нервно сжимая подрагивающие плечи, нетерпеливо капризно запрокинула голову. И Сашка услышал ее протяжный, едва уловимый, пахнущий мятой и лавандой стон:
— А-а-а…
Задвигался в ней жадно, поспешно. Задыхаясь от Лёлькиного удовольствия. Жмурясь от нетерпения, обдавая ее шею и щеки разгоряченным дыханием.
И домик вместе с ним заходил ходуном. Задрожали ее ресницы, горячие, блажные пальцы.
— Давай… — слышался грубый испитой голос дядьки-рыбака, — три штуки бери, пока даю. — Они приходили к ним рано утром, и ребята по очереди торговались, покупали рыбную мелочь. Или с десяток раков. Или одну большую ставриду.