Тася несмело вошла в комнату, которая показалась ей сказочной светелкой. Узкая кровать, стол, комодик, стул… А что еще надо? Чисто все, аккуратно, цветы, кружевные салфетки – хоть и маленькая комнатка, но до чего уютная! Как же давно Тася не жила в таком уюте! С довоенных времен! На фронте они, конечно, старались свои землянки или палатки обустроить, украсить: даже салфетки из газет вырезали, из марли делали занавески, ставили букеты в орудийные гильзы, но разве это был настоящий уют? А потом, после войны, пока Тася оплакивала дочь, любовь, жизнь, ей вообще было все равно, где, как и в каких условиях существовать.
– А хозяева у нас – люди добрые и сердечные, – долетел до нее голос Варвары. – Так что не боись! Все хорошо будет!
Тася кивнула и вдруг почувствовала, что у нее ноги подкашиваются. Села на гладенькое покрывальце – как бы от невыносимой усталости, – а на самом деле потому, что сердце замерло при звуке веселого детского голоса, прозвеневшего за дверью:
– Няня! А где книжка, которую мы вчера с тобой читали?
Вбежала девочка… ее девочка! Дочка! Ясные серые глаза, родинка на щеке, темные волосы заплетены в косички и закручены калачиками, сияющая улыбка…
Тася смотрела на нее как завороженная.
– Ой, не знаю, может быть, мышка утащила своим мышатам почитать? – смеялась Варвара.
– Да ну тебя, няня! – махнула рукой Лиля. – Она мне очень нужна!
– Ну, раз очень нужна, пойду у мышки спрошу, может, вернет! – выкатилась за дверь Варвара.
Девочка повернулась к Тасе. Она знала: нужно что-то сказать, хоть поздороваться, – но не могла.
– А ты кто? – спросила дочка, требовательно глядя на мать. И, не дождавшись ответа, вдруг широко улыбнулась, по-взрослому протянула руку: – Я Лиля. А Сережа зовет меня Карамелькой.
– Как-как? – прошептала Тася, чувствуя, что по лицу расползается улыбка счастья не только видеть дочь и говорить с ней, но и трогать ее. Ощущение этой маленькой ладошки в ее руке казалось блаженней и счастливей всего, что ей когда-то приходилось испытывать!
– Карамелькой. Это его любимые конфеты, – пояснила Лиля.
Она была такая чудесная… Красивая, умная, ласковая, добрая – смотрит так, как будто любит всех – в том числе и эту незнакомую ей, чужую ей женщину… Свою родную мать!
Глаза заволокло слезами, но Тася торопливо смахнула их, чтобы не испугать девочку.
Однако та уже встревожилась:
– А чего ты плачешь?
– Это я… это я от радости, – безудержно улыбнулась Тася.
– А-а, – кивнула Лиля, – а я думала, у тебя что-то болит.
– Уже ничего не болит. Уже все хорошо!
Она чувствовала и радость, и странное смятение. Хотелось говорить, говорить с дочерью – и не знала, о чем…