Аугуст Каськ брел по дороге и наслаждался безлюдием. На дороге не нашлось ничего примечательного. Выковырял палкой какой-то блестящий предмет, но он оказался простой пробкой от лимонадной бутылки. Дойдя до бывшей мызы, он повернул назад. Небо затянуло снежными облаками, а под ними был город, куда он возвращался. Над городом, ниже облаков, стелился дым. После метели было тихо, дым висел неподвижно. Слышались далекие голоса, странные шумы. Аугуст Каськ вздохнул и направился в сторону города.
Идя через лес, он опять заметил что-то цветное. На этот раз не в красную полоску, а желтое. Он подошел ближе и увидел под кустом, куда снегу не намело, нейлоновую куртку.
Желтую, в синюю клетку. Таких он раньше не видел. Он рассмотрел куртку и обнаружил, что она сделана в Америке и совсем новая. Размер казался великоват. Аугуст Каськ оглянулся, сбросил свою куртку и примерил найденную. В самый раз. Поколебавшись, Аугуст Каськ остался в ней, а свою старую понес в руке. И одет-то не по моде, а тут случай помог, можно наконец и о себе подумать. И бодро зашагал к шоссе.
Аугуст Каськ был счастлив, оттого что все кругом было бело от снега. Ему вообще нравился белый цвет. Ему нравились белые цветы, белые флаги, белые скатерти. Он и как парикмахер предпочитал белокурых. Ему нравились и белые лошади, белые куры, и белые коровы были ближе его сердцу.
Новогоднее настроение овладело Аугустом Каськом. Ему вспомнилось рождество, как бывало в детстве, ритуал, когда он впервые постиг тайны рождественской мистерии. Он трепетал перед рождественским дедом и заметил, что тот без штанов. Из-под звездного плаща выглядывали голени, мясистые коленки и часть бедер. Рождественский дед был женщиной. Это была его мать, переодевшаяся по такому случаю. Аугуст Каськ стал переходить дорогу. И в этот момент его кто-то окликнул.
Архитектор Маурер шел с работы. Уже показался находившийся неподалеку от его дома ресторан, где работал неприятный желтоглазый тип. Смеркалось. Маурер глубоко вдыхал зимний воздух и думал о масштабах бытия. Он попытался представить себе, что от Солнца до центра Галактики 300 000 000 000 000 000 000 километров. Галактика в поперечнике 900 000 000 000 000 000 000 километров. Масса Галактики в 100 000 000 000 раз больше массы Солнца. В нашей Галактике примерно 100 000 000 000 звезд. Но, кроме нее, есть и другие галактики. Удаленность одной галактики от другой примерно 10 000 000 000 000 000 000 000 километров. Наша Галактика и другие галактики относятся к Местной группе галактик, центр которой находится в созвездии Девы и удален от нас примерно на 62 000 000 000 000 000 000 000 километров. В подзорную трубу видно примерно 1 000 000 000 галактик, и все они разлетаются с ужасающей скоростью, грустно подумал Маурер. И еще он подумал о черных дырах, в которых происходит гравитационный коллапс, так что они втягивают в себя весь свет и мы никогда не сможем узнать, что там происходит. Идя под темнеющим небом, где уже начали загораться звезды, Маурер с трепетом душевным вспомнил гипотезу последнего времени, что черные дыры — это, возможно, входы в тоннели, соединяющие наше мироздание с соседними. В эти дыры втягивается материя нашего мироздания, а на другом конце тоннеля возникает уже белая дыра. Эти грандиозные масштабы и сознание того, что абсолютно ни один из существующих законов природы нельзя распространять вглубь далее чем на десять миллиардов лет, помогли Мауреру справиться со злостью на свою неверную жену. Он насквозь видел жену и этого желтоглазого швейцара с дионисийскими замашками, но утешал себя мыслью, что где-то далеко, на пределе видимого, происходят взрывы удивительных объектов, называемых квазарами, а это, возможно, новые миры. Может, у жены и вправду что-то было с этим обормотом. Но что значит эта пустая интрижка по сравнению с возможностью, что мы лишь игрушки в руках неизмеримо больших сил, наблюдающих за нами в микроскоп, — как мы наблюдаем за протонами и электронами! Маурер знал и умел ценить удивительную иерархическую повторяемость систем от микромира до макромира и еще дальше. В своей работе, в своих поступках он был свободен, он зависел только от тех, кто был в миллионы раз больше его и столь же свободен в своей работе и в своих поступках.