А Маттиасу показалось, что он снова в родных местах, что где-то тут его дом. Все было так же, даже эти склонившиеся над рекой ивы, этот старый мост с покосившимися перилами и эта мельница вдали. Здесь поблизости должен находиться сгоревший мызный хлев, здесь же должен быть парк, где после войны валялись ржавые, заросшие травой скелеты обгорелых немецких автомобилей. (Во время войны в парке стояла немецкая техническая войсковая часть. Однажды ночью заблудившийся в лесу отрезанный от своих взвод Красной Армии выскочил из леса, напал на спящих немцев и поджег мызу. Ни один немец не спасся. Но и о красноармейцах и их дальнейшей судьбе никто ничего не знал, кроме того, что они разделились на группы и ушли. Во всяком случае они пропали в ночи, откуда пришли. После войны останки машин свезли в утиль. Потом в парке разбили волейбольную площадку, где по вечерам играла местная молодежь. Позднее добавили еще шашлычную печку, качели и буфет). Неужто Маттиас в самом деле попал домой? И должен представить Кристину своим родителям? И сесть отдохнуть под старой березой? Нет, пейзаж тут был чужой, недоставало одноэтажного интерната начальной школы, недоставало электролинии. Но во всяком случае это была Эстония, во всяком случае родина, хоть и не отчий дом. Кристина съежилась, прижавшись на мосту к перилам, в этот миг она была как маленькая школьница, еще не бывавшая в городе, идет домой из здешнего кино, и не танцевала еще ни разу, только в дверях стояла, хихикая с другими девочками,
девушка со старой выцветшей фотографии школьного выпуска, в черном платье с белым воротничком, руки сложены на коленях, по правую руку классная руководительница с лицом доброй матушки, девушка, которую можно проанализировать с точки зрения социальной принадлежности, биографии и характера, с которой можно написать литературный образ (используя расцвеченный архаизмами стиль, или, наоборот, пространные умствования насчет удивительной, непонятной мужчинам женской сути, или моментальные картины с точными деталями), причем все равно никто не смог бы сказать, чей это образ, и не смог бы не потому, что он так таинствен, а просто потому, что она королева, королева Кристина, по отношению к которой дозволены лишь канонические метафоры, которые предписывает сама королева, на пергаменте или просто взглядом, своим молчаньем, потому и Маттиас не преуспел в фотографировании, хотя так хотел и старался, а добился разве того, что увлек ее вместе с собой в бессмысленное приключение, на берег этой речушки, Маттиас, выбравший не те мерки, вздумавший играть Калевипоэга в местах, где Калевипоэга никогда не было, так что его пришлось выдумать, — ведь именно так боролся Маттиас со швейцарами, утопил машину в реке, — и теперь они были как герои какого-нибудь фильма Артура Пенна, здесь, летней ночью,