Прошлую субботу надумала я в церкви помолиться. Приезжаю, иду по дороге, и тут какая-то старуха ко мне цепляется. Говорит, что сегодня большой праздник, и в главном храме хор мужской петь будет, и нужно пойти именно в этот храм и прийти за полчаса до начала, а то потом народу будет — не протолкаться. Ну я, конечно, иду с ней, и мы как раз за полчаса до начала там и оказываемся.
Смотрю я по сторонам, а народ все прибывает. Старуха моя подмигивает мне: вот видишь, как хорошо, что мы пришли так, но теперь мы с тобой в первых рядах стоим и все увидим, все услышим.
А народу в церкви все больше и больше. Оглядываюсь, — вокруг одни старухи, и такие все немощные, тщедушные, и лица у всех сморщенные, косыночками перевязанные, стоят они и шепчут себе что-то под нос, молятся, видно. Тут уже и служба начинается. И хор поет, но мне как-то не до хора. Чувствую, что меня очень уж сильно сдавливают, и пальто мое все тяжелее делается, и дышать нечем. А старушки все прут и прут, совсем к заборчику меня прижимают. Смотрю на свою старуху, она стоит и молится. Смотрю на соседку слева, точь в точь на нее похожую, — тоже спокойно стоит, губами перебирает.
«Да как эти старухи муку такую выдерживают? — удивляюсь. — Я же молодая, здоровая, а как меня сдавили, сплюснули, так вот-вот в обморок грохнусь, а одуванчики эти божьи молятся, и им хоть бы хны».
И все-таки жизнь мне дорога, — решаю. Надо выбираться отсюда подобру-поздорову, а то придушат и пикнуть не дадут.
Начинаю я лазейку хоть какую-нибудь между старухами искать, а они стоят стеной, ни щели между ними. Я и так и эдак, ужом прямо вьюсь — ничего не помогает. Ну, тогда я уже силу применяю: распихиваю их, расталкиваю, давлю даже кого-то. Но и старухи, слабенькие, тщедушные, а в обиду себя не дают: щипают меня, толкают, футболят от одной к другой, проклятья вслед посылают, еле-еле выбираюсь я оттуда. И тут смотрю, а шарфа вязаного, мохерового на мне нет. То ли по дороге потеряла, пока футболили меня, то ли какая-то старуха со злости сдернула его, ничего не разберу. Ну нет, вздыхаю, больше я в эту мясорубку не полезу. Сколько надо будет, столько здесь, прямо на ступеньках высижу, выжду, а потом уже, как служба закончится, так и шарф свой поищу.
Сижу я на ступеньках злая-презлая. Думаю: кой черт я ту старуху послушала, кой черт полезла за ней в самое пекло, вот теперь сижу здесь еле живая, да еще и шарф потеряла. И вдруг мимо меня старуху проносят. Мне аж весело становится. Ну, думаю, бабуля, домолилась ты!