— Посиди еще немного, — взял ее за руку Свами, когда вечером она собралась уходить. — Полюбуйся красотой своей души. А то у тебя получается, как у повара, что напек блинов, а сам остался голодным. Здесь, в этих пейзажах, ты такая, какой всегда должна быть. Сиди, смотри. Может, тебе что-то откроется.
Польщенная, она стала рассматривать картины и вдруг поняла, почему тогда, за столом, Свами держал над ней рожки. Ее пейзажи излучали такую силу, такую энергию, а заунывная песня о соколе с сожженными крыльями была не оттуда. Эту шкуру ей следовало сбросить, чтоб под ней обнажилась новая.
Наутро Свами объявил, что через два дня у них намечается выставка. Мужчины тут же притащили со складов Дворца огромный стенд, но Свами заметил, что этот стенд слишком мал для того, чтобы все желающие разместили на нем свои работы, потому, — решил он, — здесь будет выставлена одна лишь Сима. Сима чуть не подскочила от радости. Сердце выпрыгивало у нее из груди. Как же, как же, ведь Свами выделил ее как художника, явно и вслух предпочел всем остальным!
Весь следующий день художники вставляли картины в заранее заготовленные рамки и развешивали их на стенах.
— Тебе рамки не нужны, — сказал ей Свами. — Таким пейзажам нужен простор, в рамках им будет душно. Развесь картины на стенде, — предложил он, — а потом садись, смотри на них, медитируй и, если тебя что-нибудь будет тревожить, перевешивай их до тех пор, пока не поймешь, что они висят на единственно верных местах.
Целый день Сима только этим и занималась, и единственно верные места отыскала только к вечеру.
Когда утром она явилась во Дворец, стенд был отодвинут в сторону, а картины валялись на полу.
— Кто это сделал? — оцепенела она.
— Свами пошел спать, а мы еще работали, — виновато развел руками староста группы. — Пришлось отодвинуть стенд, чтоб заслонить ему свет, вот они и слетели.
— Вы уничтожили день моей работы, целый день! — едва сдержала слезы Сима.
До открытия выставки оставалось минут пятнадцать. Сима достала булавки и как попало, тяп-ляп, прицепила картины к стенду.
— Ну совсем же другое дело! — с кошачьей грацией приблизился к ней Свами. — Вот теперь они заиграли!
— Так это вы их сбросили? — недоуменно уставилась на него Сима.
— Не все ли равно, — прищурился Свами, — я, не я. — Я говорю тебе, сейчас совсем иное дело.
— Но ведь картины висели на единственно верных местах! — не могла опомниться она.
— Единственно верных мест не существует! — хмыкнул Свами. — А ты что, не знала этого?
В его усмешке было что-то дьявольское.
В зал уже стал приходить народ. Некоторые задерживались у ее стенда, и Симе было и сладко и горько одновременно.