Я внимательно вгляделась в портреты Гамлетов. Действительно, в моей незнакомке было что-то присущее им всем. Может быть, выражение лица, может быть, четко очерченные скулы, может, разрез глаз или складка у губ. Потом я просмотрела портреты Максимов Горьких. Да, незнакомка была права. Несомненно, во мне было что-то горьковское.
— Наташа, — протянула я ей руку.
— Рената, — улыбнулась она.
Теперь она умудрялась каждый день делать мне что-то приятное. Заметив, что я люблю ягоды и рву иргу с деревьев, она по утрам поджидала меня у источника с литровой банкой блестящей, крупной, очень напоминающей чернику, ирги. И еще она забиралась на колючий садовый боярышник с замечательно вкусными, только здесь, в ботаническом саду, растущими кисло-сладкими ягодами, и трясла куст изо всех сил, пока на меня сыпался дождь ягод, и, вся израненная, с впившимися в кожу колючками, спускалась с вершины. К тому же она носила за мной воду с источника. Ну как мне было не оценить этого! Разумеется, такая самоотверженность подкупила бы кого угодно! И потом, у нас действительно оказалось много общего.
— Я не верю в Бога, — говорила Рената, — мой Бог — осень.
Осень была и моим Богом, вернее, даже не осень, а осенний лес. Но я боялась бродить по лесу одна, а никто из моих подруг этой страсти не разделял.
Так вот, специально для меня, т. е. для того, чтобы я не опасалась бродящих по лесу хулиганов, Рената купила газовый пистолет, и мы пристрастились ездить по пригородным лесам и собирать грибы. А потом Рената заразила меня живописью, и, захватив мольберты с красками, мы с ней подолгу просиживали у лиловых болот с полусгнившими, отражающимися в воде деревьями, в серебристых, чуть тронутых позолотой березовых рощах, в озаренном закатом сосняке.
В школе у меня никогда не было больше тройки по рисованию, но, как объяснила Рената, это происходило оттого, что я сначала рисовала карандашом, а потом все раскрашивала.
— У тебя потрясающее чувство цвета, — говорила она. — Ты должна сразу писать красками и с натуры. Просто тебя учили не так.
Да, теперь я чувствовала, что до встречи с Ренатой вся моя жизнь текла не так.
Разве с кем-нибудь из подруг была у меня столь подлинная гармония, столь полное совпадение вкусов и пристрастий? Казалось, мы с Ренатой обрели друг друга навсегда.
Не знаю, как она, а я была по-настоящему счастлива.
«Что за прекрасная наука соционика, — не переставала удивляться я, — и как замечательно она нас соединила!»
Что в Ренате было от Гамлета, я так и не разобрала. Да и что было во мне от Максима Горького, кроме того, что я, как и он, писала рассказы, я тоже не понимала.