И тишина. Первый раз за полтора года — тишина.
— Говорите медленнее, мы не успеваем записывать.
Думала ли я, когда диктовала ученикам сочинения, всем абсолютно одинаковые, о Павле Егоровиче, который считал, что он один знает абсолютную истину и может привести к ней и меня, и Юру, и остальных своих учеников? Да, конечно, думала. Думала, что ему достаточно было хоть на минутку притвориться, что он любит меня. Нет, можно было не притворяться. Можно было просто не говорить мне: «Ты не должна любить меня. Ты должна любить только Бога и, сливаясь со мной, сливаться с Богом». Впрочем, и это, наверное, я бы ему простила. Достаточно было, чтобы рядом не было Юры, толстого и неуклюжего Юры, беспрекословно выполняющего все его приказания. Какой цинизм — допустить, чтобы рядом был Юра! Какое счастье, что рядом был Юра!
Я сижу в учительской и читаю письмо, которое написала мне Света Красникова, вложив его в свое сочинение «Образ Татьяны»: «Лия Самойловна! Я здесь одна. Никто меня, кроме Вас, не понимает. Все девчонки смеются надо мной. Я люблю читать книги, а они не любят. Говорят только о нарядах и о мальчиках. А мне неинтересны наши мальчики. У меня постоянное желание видеть и слышать Вас. Я Вас люблю, как мужчина любит женщину».
Я вспоминаю, как спросила учеников, какая инстанция определяет, кто подлинный поэт, а кто мнимый, и все кричали почему-то «партия, правительство», а Света сказала «вечность», и я ей тут же поставила за это пятерку, и тогда в классе закричали возмущенно, что за одно слово не ставят пять, что это несправедливо. Иногда, когда я вела уроки, мне казалось, что я говорю только для нее одной. Когда в классе шумели, она жалобно кричала: «Тише, ничего не слышно!»
Она действительно была непохожа на других девочек. Даже внешне отличалась. У других стрижка, у нее — коса, у других челки, у нее — большой открытый лоб. Наверное, все-таки ей больше пошла бы челка. Лицо сделалось бы более пропорциональным. И тогда, может быть, она стала бы пользоваться успехом у мальчиков и забыла бы эти глупости. Она ведь симпатичная. Научиться бы ей еще не сочетать контрастные цвета блузок и юбок.
Еще раз перечитываю письмо. «Я Вас люблю, как мужчина любит женщину». Надо с ней поговорить, надо ей объяснить!
— Света, — говорю я ей, отозвав ее на перемене в дальний угол коридора, — я прочитала твое письмо.
Она вздрагивает, краснеет, опускает глаза.
— Не надо, Лия Самойловна!
— Нет, надо, Света. Я благодарна тебе за добрые чувства. Я тоже к тебе хорошо отношусь. Но ты ведь написала мне: «Я Вас люблю, как мужчина любит женщину».