— Но она родилась, — тихо сказал я. — Я знаю, что в это трудно поверить. Мы думали, что детей у нас не больше не будет. Молли сказала мне, что ее время давно прошло. Но потом родилась Би. Наша девочка.
— Нет, — упорно повторил он.
Он крепко сжал губы, а потом его подбородок затрясся, как у ребенка.
— Этого не может быть. Фитц, этого просто не может быть! Как это может быть правдой? Если я не видел такое огромное событие в твоей жизни, что еще я упустил? В чем еще я ошибся? Ошибся ли я в себе? — он задохнулся, глаза его слепо двигались взад-вперед, выискивая меня. — Фитц, не сердись, что я задаю этот вопрос, но я должен тебя спросить.
Он запнулся, помолчал, а потом шепотом спросил:
— Ты уверен? Ты точно уверен? Уверен, что ребенок — ваш, а не только Молли?
— Она моя, — отрезал я. Я был поражен тем, как сильно задели меня его слова.
— Безусловно моя, — добавил я вызывающе. — Она похожа на горных жителей, как и моя мать.
— Мать ты едва помнишь.
— Я помню достаточно, чтобы сказать, что мой ребенок похож на нее. И я достаточно хорошо помню Молли, чтобы знать, что Би — моя дочь. Без сомнения. Шут, это недостойно тебя.
Он опустил глаза и склонил голову.
— Как и немногие другие вещи, — решительно сказал он.
Он поднялся и покачнулся, чуть не опрокинув стол.
— Я возвращаюсь в постель. Мне плохо.
Он побрел в сторону от меня, одной узловатой рукой ощупывая воздух перед собой, другой прикрывая подбородок.
— Я знаю, что тебе плохо, — ответил я, вдруг раскаявшись в своей резкости. — Ты не в себе, Шут. Но все наладится. Все наладится.
— Ты так думаешь? — спросил он, не поворачиваясь ко мне, обращаясь к пустоте впереди. — Я же в этом не уверен. Я провел более десяти лет с людьми, которые настаивали, что я никогда не был тем, кем считал себя. Никогда не был Белым Пророком, был просто мальчишкой с яркими снами. И то, что ты только что сказал мне, заставляет меня задаться вопросом, так ли уж неправы они были?
Я не мог видеть его таким разбитым.
— Шут, вспомни, что ты сказал мне когда-то. Мы перешли во время, которое ты не видел. То, где мы оба живы.
Он никак не отозвался на мои слова. Дошел до кровати, ощупал ее край, а затем повернулся и сел. Затем он скорее рухнул, чем лег, укрылся с головой одеялом и затих.
— Я говорю тебе правду, старый друг. У меня есть дочь, маленькая девочка, которая зависит от меня. И я не могу оставить ее. Я должен вырастить ее, выучить и защитить. От этой обязанности я не могу отказаться. И не хочу отказываться.
Разговаривая, я убирал со стола, вытирал то, что он пролил, запечатал остаток вина в бутылке. Я ждал, и сердце мое замирало от его молчания. Наконец я произнес: