– Милые дамы! – деловито вошел Дементий Харитонович. – Нам с Кирой в школу пора. А то опоздаем!
Расцеловавшись со всеми, Шульгин и Кира ушли, а Таисия Александровна и Лиля настороженно поглядели друг на друга.
– Лилюша… – осторожно спросила мать. – Ты это серьезно? Ты правда хочешь ее забрать?!
– Мама, – вздохнула Лиля. – Я вам очень благодарна за то, что, пока я скиталась по всем этим больницам и санаториям, вы заботились о ней и воспитывали. Но сейчас-то я здорова! Я прекрасно себя чувствую! И хочу посвятить ей всю себя!
Тася опустила глаза, задумчиво кивнула, потом решительно взглянула на дочь:
– А как же мы с Дементием? Он отказался от должности в министерстве, чтобы из Ветровска не уезжать, от внучки.
Лиля опустила голову.
– Ты в своем театре прописалась, Родион тоже работает допоздна, – начиная сердиться, продолжала Тася.
– Мам, я не могу так больше! – жалобно призналась Лиля. – Я готова выть от одиночества! Понимаешь?!
– Знаешь, давай так, – рассудила Тася, – ты с Кирой сначала договорись, а потом посмотрим.
– Но ты мне поможешь? – настойчиво попросила Лиля.
– Конечно, помогу! – покорно кивнула Таисия Александровна.
Ее настроение вдруг переменилось. При чем тут работа Дементия, при чем тут она сама? Боже мой, она полжизни прожила разлученной с дочерью – и как же трудно было потом наладить нормальные взаимоотношения! Неужели она и Лиле желает такого же? Нет, она, конечно же, поможет!
* * *
– Мы не должны забывать о том, что каждый коммунист должен быть высокоидейным, активным бойцом партии, правофланговым в шеренге строителей коммунизма!
Раздались аплодисменты. Бурные и, само собой, продолжительные. Похоже, участники пленума были лишены каких бы то ни было сомнений и полностью поддерживали и одобряли доклад Генерального секретаря ЦК КПСС товарища Леонида Ильича Брежнева.
Говоров кивнул. Он тоже поддерживал и одобрял. Но вот бывает… лезет всякая чушь в голову, особенно если переработаешь и не совсем здоров!
Он приболел, давление поднялось, оттого и слушал доклад по телевизору дома (теперь у него была квартира в областном центре), а не в обкоме партии, в своем кабинете. Однако даже дома товарищ Говоров не позволил себе сменить костюм на что-нибудь попроще или сесть поудобнее. Какой же он правофланговый, если будет слушать доклад генсека, облачившись в пижаму и вольготно развалившись в кресле?!
Телефон, стоявший на столе, зазвонил. Это был внутренний телефон дома для ответственного партсостава, в котором теперь жил Говоров. На входе в подъезд сидел охранник, пропускавший посетителей к жильцам только с их разрешения. Кто же это пожаловал? У Родиона пропуск, а больше к нему никто не ходит… Может быть, Лиля? Нет… Ее Говоров давно уже перестал ждать!