– Так что теперь, Дементий, либо наверх – либо закопают меня. И никто не узнает, где могилка моя.
Шульгин чуть не подавился пирожком:
– Это что это – закопают?!
– Человека я убил, Дементий, – признался Михаил Иванович.
– Миха, ну вот что ты несешь?! – рассердился Шульгин. – Ты вот пьяный уже!
– Кто пьяный? – хмыкнул Говоров.
– Ты!
– Пьяный! – Михаил Иванович наполнил рюмки снова. – Ты у Полищука спроси: он мой пистолет с отпечатками до сих пор в сейфе своем держит. Так что я у него во на каком крючке!
Говоров согнул указательный палец и для убедительности помахал им перед носом Шульгина.
Однако тот по-прежнему смотрел недоверчиво.
– Помнишь, у нас в горкоме работал Трухманов – тихий такой, гнида! – при тебе?
Шульгин кивнул.
– Ты еще тогда сказал: кому этот безобидный человек помешал, кто его?..
– Ну?!
– Так вот я его! Я его завалил.
– Твою мать… – выдохнул потрясенный Шульгин. – Миха! Зачем?!
– Доносы он строчил, – хмуро пояснил Говоров. – Доносы! И на тебя в том числе! Вот так-то, друже… А я когда тебя в тюрьме увидел… – Он поводил руками перед лицом, пытаясь напомнить Шульгину, как тот выглядел там, в камере, – у меня все… все в голове смешалось. Пошел, застрелил его…
– Значит, Трухманов, – с трудом произнес Шульгин.
Выпили, не чокаясь, будто за покойника. Ну да, за покойника! Только не за землю пухом, а за огонь адов.
Долго сидели молча.
– Вот что, Дементий… – наконец начал Говоров.
– Ну?.. – настороженно отозвался Шульгин.
Он с самого начала чувствовал, что Михаил не просто так пришел. И поездка в Москву была лишь предлогом. Шульгин знал, что Маргарита уехала. И понимал, что это значит для них: для Говорова, для него, для Таси… И сейчас он сообразил также, что и в убийстве Трухманова Михаил не просто так признался…
Михаил посмотрел ему в глаза и усмехнулся:
– Проехали…
– Говори! – потребовал Шульгин.
– Да ведь ты знаешь, – зло ответил Михаил Иванович. – Говори, не говори…
– Знаю, Миха, – тяжело вздохнул Шульгин. – И ответ ты мой знаешь.
Говоров кивнул:
– Знаю. Ты ее не отпустишь. Никогда.
– Не отпущу.
– Знаю.
Говоров разлил оставшуюся водку по рюмкам:
– А я тоже буду ждать, – предупредил честно. – Давай за нее, друже.
– Давай, – согласился Шульгин.
Одним глотком осушили рюмки и долго сидели потом молча, забыв про закуски и вообще про все на свете, и про назначение, и даже про Трухманова… Оба думали об одном и том же.
Вернее, об одной и той же.
О Тасе.
* * *
Родион ел с удовольствием, а Лиле кусок в горло не лез. Хотя вроде бы имелись все основания быть довольной собой. Вчера и борщ сварился отличный, и котлеты муж съел за милую душу, и блинчики с творогом (их, правда, испекла вчера Тася, но Лиля с утра разогрела так ловко, что они только зарумянились, а не подгорели, как частенько случалось раньше) выглядели отлично… Но она не только не могла есть, но даже запаха их не выносила!