Дверь открыла Галина.
— О! Пермяков! Здравствуй. — Он давно не видел ее: лицо, ее раздобрело, стало округло-белым и казалось недовольным. — По глазам вижу, Пермяков, опять ты что-то натворил.
— Я ненадолго. Повидаться на прощание. — Алексей Данилович сразу устал и от «Пермякова», и от учительского, натренированного бодрогласия.
— Папа, привет. — Из комнаты выскочила Тоня, дочь, долговязое, мосластое, нелепое дитя. — На какое прощанье? — Она взяла его пальто, повесила, протянула руку, огладила легонько бороду. — А у меня сегодня двойка по химии.
— Не знала или что?
— Химичка противная. Учить неохота. Уж так воркует, такая голубка, сю-сю-сю, а кто плохо одет, обязательно до слез доведет.
— Ясно. Ты, конечно, восстала?
— Светка заплакала, я сказала химичке, что она — садистка. Она сказала: «За дерзость — „два“» — и разулыбалась.
— Антонина! Ты в самом деле дерзкая девчонка. Я готова тебе и дома двойки ставить.
— Папа! Не слушай нас. — Тоня взяла его под руку. — Пойдем в комнату и будем ждать чай. Две женщины соберутся — обязательно гадостей наговорят.
Алексей Данилович виновато взглянул на бывшую жену, пожал плечами: не знаю, мол, что говорить дочери, как усовещать, воспитывать и поучать. Галина презрительно и этак освобождающе повела рукой: что, мол, с тебя возьмешь, — и опять включила свое размеренное, вроде бы насмешливое бодрогласие:
— Муж Федор. Ты где? Пришел Пермяков. Он опять что-то натворил.
Появился муж Федор — большеголовый заспанный человек в махровом халате, сунул горячую, мягкую ладонь:
— Здорово, Алексей. Куда ты собрался? Впрочем, что мне. Давай на посошок. Я сейчас сбегаю.
— Бегать не надо, муж Федор. Тебе сегодня хватит.
— Спасибо, Федя. Я на несколько минут. Мне еще собраться. И чаю не надо.
— Значит, посидим на дорожку. — Тоня ухватила за рукав «мужа Федора», собравшегося снова на диван. — Дядя Федя, не уходи, потом выспишься. Посиди с нами.
— Хорошо, хорошо, Тонюшка. Алексей, может, все-таки сбегать?
— Так, Пермяков, — спросила Галина, когда они уселись в комнате, — что ты натворил?
— Я уволился. Завтра ухожу из Братска.
— Как уходишь, папа?!
— Пешком, Тоня. — Алексей Данилович смущенно улыбнулся. — Вот, решил в странники записаться.
— Я-асно, Пермяков, — Галина скрестила на груди тоже раздобревшие белые и круглые руки, — опять за свое. Опять неймется. Давай опять мир удивлять.
— Пешком-пешком?! Папа, и ночевать будешь проситься? И с посохом по тропинке? Папочка, возьми! Так интересно!
— Сначала двойки исправь, Антонина.
— И далеко собрался, Алексей? — Федор замерз, хватался руками за полные плечи, унимая дрожь.