Он хищно ухмыльнулся, представляя, какую расправу устроит всем недругам рода его. Еще немного, и батлок окончательно покинет его могучее звериное тело, и тогда никто не избежит праведного возмездия.
— Готов ли ты предстать пред ее темнейшеством? — спросила фигура, но воргу показалось, что это больше для вида.
— Да хоть перед женами птеринга, — бросил полузверь.
Фигура сделала приглашающий жест в сторону ворот, которые при каждом шаге мерцают все сильнее. Волны стали больше, синие и голубые всполохи осветили сухую землю вокруг.
Лотер на все это смотрел с хищным злорадством — кто бы ни скрывался на той стороне, он не сможет справиться с полузверем, к которому вернулась способность перекидываться. Даже если там полчище мертвяков еще больше, ему хватит сил обернуться какой-нибудь мухой и улететь. Осколок у Вельды, а значит, его ничто не будет обременять.
На какое-то мгновение Лотер ощутил облегчение, что не несет бремя правления всем ворговским народом. Он всегда любил свободу, границы ему ненавистны, а в Цитадели приходится постоянно их соблюдать, чтобы, ни приведи медведица, не задеть чувства какого-нибудь пернатого или ушастого. Несмотря на всю терпимость к сирым и убогим, полузверь готов терпеть других лишь до тех пор, пока они не мешают ему жить.
В своем леске он неплохо спрятался, да и выход к большому лесу есть, но это не бескрайний Изумрудный лес.
— Войди в обитель ее Темнейшества, — прогудел голос, возвращая в суровы мир. — Склони голову и прояви смирение…
— Ворги не склоняют голов, — прорычал полузверь. — И уж тем более не являют какое-то там смирение.
Фигура в балахоне проигнорировала его слова. Воздев тонкие, как жерди, руки она произнесла величественно:
— Оставь бренное и тленное, войди в бесконечность. Склонись пред ее могуществом, которое сломило самих темных эльфов, заставив сокрыться в недрах Разлома. Склонись пред силой вечного…
Существо говорило еще много возвышенного и пылкого, видимо, надеясь таким образом, устрашить полузверя, заставить его трепетать. Но Лотера больше беспокоило то, что он более не властен над своим перемещением — шагать он перестал, но его неумолимо притягивало ко вратам, почти как тогда, в деревне, где жгли останки ведьмы.
Слова отдавались в голове странным эхом, будто на уши надели деревянные стаканы, мелькали образы, какие-то лица. Мысли метались, словно потревоженные пчелы, но как Лотер ни пытался ухватить хотя бы одну, ничего не удавалось. Единственное, что монолитом поднималось из небытия, проступая сквозь красный туман — это мысль о темнейшестве.