Кому приятно, когда чужие люди шныряют по двору? Да еще лезут в дом, где могут совать нос в кастрюли? Господи, ко всему они еще неряхи и грязнули! Тащат в дом грязь, навоз, на ходу просыпают отруби. Устраивают беспорядок в красиво убранной прихожей. И кроме того, подмечают, кто к ней, Регине, пришел, что делает, долго ли сидит. И как она за все это ненавидит Дани, готова задушить его собственными руками! И так как у нее не было возможности сделать это, она злилась еще больше.
— У меня нет ключей, — сердито бросила она Дюри. — Где они, черт их знает! Запропастились куда-то!
Дюри обычно не покидало благодушное настроение, когда не было особой причины для огорчений. И теперь такой причины не было; к тому же он мог в свое удовольствие пялить глаза на красивую опрятную женщину. Он ответил с широкой улыбкой:
— Пустяки, милая госпожа Регина. У нас есть свой кузнец, и мы закажем ему новые замки. А у него, что никогда не лишнее, прибавится трудодней. — Повернувшись на каблуках, он пошел к двери, а там с широкой улыбкой добавил: — Вам будет хуже, милая госпожа Регина, если мы не поладим.
В полдень, когда животноводы расположились в тени навеса позавтракать и достали еду из своих сумок, карманов, а Дюри вытащил из противогазного чехла кусок жесткого копченого сала, на крыльцо барского дома вышла госпожа Регина и направилась к ним.
— Неужели она никогда не работает? — спросил один из животноводов. — Что она будет есть зимой?
— Не беспокойся, у нее хватит припасов.
— У нее есть и приусадебный участок.
— И свинья, и уйма поросят.
— Но если не заработаешь восьмидесяти трудодней, отберут приусадебный участок.
— Кто знает, так ли это.
Подойдя к ним, Регина выразительно посмотрела в глаза Дюри и сказала:
— Господин Пеллек, я отыскала связку ключей. Не проверите ли вы, может, среди них найдется подходящий.
Дюри застегнул чехол от противогаза — сало уже не лезло ему в горло — и пошел за Региной в дом.
Подождав его немного, животноводы заподозрили, что он пропал неспроста, и заглянули в окно дома. Потом они пошли работать и долго пересмеивались, измышляя, чем бы поддеть Дюри, когда он вернется. Дюри же объявился только перед вечерней дойкой. На него посыпались ехидные вопросы и непристойные шутки, но этого парня ничем нельзя было пронять. Его широкое смуглое лицо сияло неземным блаженством:
— Я ел суп! Куриный бульон! Золотистый, а вкус… Господи, когда я ел последний раз куриный бульон? Зимой, на свадьбе у Терци Хорвата, но по сравнению с этим он был как вода.
В тот же вечер Дюри выкинул всю капусту, наваренную на неделю.