У нее ушло больше двух сотен лет, чтобы найти корабль Скатиса на краю разрушенной империи. За это время она прожила много жизней, обретая свой путь – создавая свой путь – в уничтоженных войной мирах. Пережить так много и зайти так далеко – это что-то да значит. Море, думала Нова, уже ее не узнает. Она сама едва себя узнавала. Никого не осталось – ни в одном мире, – кто помнил бы Коруинову, кроме самой Коры, ее половинки, отрезанной так давно.
Она была «Новой» уже пару столетий, но сломанные края этого расколотого имени не сгладились со временем. Они стали только острее. Коснись их – и пойдет кровь. Вопреки всем испытаниям и лишениям Нова никогда не переставала искать сестру.
Но внутри нее жил предательский шепот – голос моря, который она никак не могла оставить позади. Такра тому свидетель, она пыталась. Каждый раз, когда Нова чувствовала его движение, когда его слова начинали шевелиться в голове, она закусывала щеку или губу, да так сильно, что шла кровь. Кровь – ее плата за молчание, или же мольба, что шепот – ложь.
Слишком поздно.
Слова, которые она не могла заглушить. Страх, который она изливала собственной кровью – она всегда будет приходить слишком поздно.
Но вот наконец-то Нова нашла белую птицу – или та нашла ее, как в прошлый раз. И, последовав за ней через портал, она знала лишь одно: птица может привести ее только к Коре.
Сарай оцепенела от ужаса, увидев пейзаж из алого моря, как вдруг сквозь портал прорвалось Привидение. Искажение натянулось, чтобы извергнуть из себя орла с широко раскрытыми крыльями, а затем резко вернулось на место, лишь чтобы открыться вновь, когда за Привидением двинулись люди: один… два… четыре в черных одеждах мародеров; один впереди, трое замыкают.
Вопль птицы переплетался с криком, от которого сворачивалась кровь. Даже комната, поглощающая звуки, не могла его заглушить. В этом крике не было ничего естественного. Он разрывал изнутри Сарай, Лазло и остальных. Вторгался в их разум и тело. Его издавала женщина, идущая впереди. Светловолосая, хрупкая. А еще голубая, обтянутая черным костюмом, из-за которого казалось, будто ее окунули в масло. На ее голове, как корона, сиял обруч из мезартиума. Глаза женщины горели безумным пламенем, рот открылся, чтобы излить этот душераздирающий крик.
Сарай никогда не слышала такого необузданного звука. В нем слышались волки, военный клич, стервятники, бурные ветра. Бабушка ни за что бы не поверила, что человек может быть источником такого вопля, если бы не видела это собственными глазами. Крик наполнил их ужасом, ошеломил, сделал беспомощными.