Я так сказал. Я так убиваю.
Я слышу, как глубже уходит рыба в слепой попытке спастись, как зверье прядает рваными ушами, чует грядущую напасть тонкой струной, предвещающей землетрясения и пожары, как ветер давит потоки к земле, готовясь смести огненным рыком миллионы тонн песка, спрессовать его, запечь, озеркалить, как сворачиваются в пружины черви, зарываются в дно мельчайшие твари, рачки, улитки, стонет трава, порывая с корнями, лопается от грядущего кошмара кора на деревьях, а мать, унюхав беду, разлитую в воздухе, подходит к окну, отдергивает шторы, но ей видно лишь стену каньона, потеки красной глины и копошащихся сестер, ищущих красивые камушки, но озеро всего в миле от них, а на озере мы. В эпицентре ада.
Глаза папаши, медленно, от края, подергиваются коростой, соляное бельмо зарастает их, перекидывается на шею, сползает под рубашку, торопится. Батя хрипит, тянет ко мне руку, я вижу его зубы, они выкрашиваются из пасти, а нос проваливается внутрь черепа, открывая дикую, полную кипящего алебастра жуть. Следом лопаются глаза, в воздухе повисают два соляных фонтана. Время издыхает. Тик-тик-тик. Сердце тараном бьет в ребра, эхо от его удара звучит не меньше минуты, отдаваясь у меня в зубах. Лежу на спине. Смотрю на дно бомбы. На нем любовно нарисованная зубастая пасть. Она приближается, силится проглотить меня, расплющить. Бомба ухмыляется, как умалишенная. Она счастлива, через миг она вскипятит это озеро, расколет твердь и пригласит атомы на танго. Безумная малышка.
И сейчас она взорвется. Миг оргазма так близок. Реакция силится набрать критическую массу, но я вцепился крепко, миллион раз наматываю цепь на кулак, рву и оттаскиваю. Бомба скулит.
Соль перекидывается на лодку, я слышу хруст, с которым она поглощает дерево, кости, облепляет металл. Бомба буквально в метре над лодкой. Ее движения расслаблены. Неумолимы. Она встречается с головой папаши, вминает ее в шею, женит с грудной клеткой. Папаша сложен из соли, он обнимает бомбу, целует ее своей кристаллизованной плотью. Старика давит ниже, закаменевшими ногами он выталкивает меня из-под бомбы. Никаких чудес. Голая механика. Лодка расседается, шпангоут торчит, как вскрытые ребра, как раскрывшийся бутон. Папаша не в силах расстаться с возлюбленной, бомба вминает его все глубже, все настойчивей. Меня под ней нет. Я выскользнул, соль тащит за шиворот, катит по ослепительной, отполированной глади. Соль мчит быстрее времени. Она уже поглотила озеро и врезается узкими когтями в берег, раздирает его.
Я знаю, мне не уцелеть. Соль не знает пощады. Она лезет под кожу, выжирая ее естественный цвет, находит в груди колокол сердца и лупит по нему, пока тот не отдает ей весь звон, не уходит в марафон – один удар длиной в час, повинуясь предельно заторможенному ритму бомбы – тиииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииик – тиииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииииик – соль разбивает глаза в кровь, я вижу, как она бунтует, бурлит, рвется из глазниц, но смиряется, застывает, штурмует белки, заполняет глазницы до предела и остается так, двумя гранатами, соль сдвигает русые волосы в снег, ставит их дыбом, ломкой костяной короной. Соль берет меня за руку и вздергивает на ноги.