Утро застало врасплох. Оказалось, уснул прямо в одежде.
«Малыш» «закопался» под подушкой. Солнце еще не взошло, и в открытое с вечера окно доносился легкий шум города.
Сообразив, что ранним утром активное население занимается у-шу, я спрыгнул с кровати и пошел к окну. Машинально глянул на часы, висящие на стене — четыре тридцать.
На площади перед гостиницей оказалось несколько групп китайцев. Каждая выполняла свой комплекс упражнений в сером предрассветном мареве. Кто-то отжимался, кто-то плавно перетекал из стойки в стойку, меняя позиции рук и ног. Почему-то все они были одеты в темные просторные костюмы и создавали впечатление военизированного подразделения.
«А кто они еще? — рассудил я, — Китай и так большая армия».
«Малыш» молчал. Сонливость не проходила. Закрыл окно, задернул шторы, разделся и забрался под одеяло на прохладную простынь. Отоспаться-таки не дали. В семь утра загрохотала дверь. Сел рывком на постели и попытался вырваться из яркого сна, навеянного энергетиками поднебесной.
— Миха, подъем! — кричал из коридора Колька, — Жрем и прем.
Опустил босые ноги на пол.
— Встал!
— Жду в холле. Две минуты на сборы тебе.
Странно, но в четыре утра я был бодрей. Сладкие сонные импульсы настойчиво закрывали мои глаза и тянули на подушку. Машинально поправил ее, собираясь прилечь, но тут завибрировал «Малыш».
«Вставай, — светилось на экране, — Вас ждут в Гонконге. Ли сяньшен хочет серьезно с тобой разговаривать. Времени мало».
Пока добирались до вокзала, брали билеты и садились в поезд, я никак не мог опознать мимолетную эмоцию, которая все пыталась выбраться наружу. Поезд тронулся. Устроившись в мягком кресле, понемногу отошел от «гонки», которую мне с утра устроил Колька и стал анализировать ощущения.
На завтраке с нами была Е Чай. Она, как и товарищ, выглядела свежей и отдохнувшей. Слушая их щебетанье, я поглощал овощной салат с жареной свининой.
Голод оказался нешуточный, будто именно я упражнялся ночью в постели, а не эта парочка.
— Тебе, Миха, Чай-сяоцзе новое прозвище сочинила, — сообщил с набитым ртом Колька.
— Какое?
— Будда, — удовлетворенно бурчал товарищ, — Миша Будда.
— Мне нравится, — ответил я, — Когда мы с женой лет десять назад в Пекине были, меня китайцы так и называли.
— Ну, вот видишь, значит, все правильно, тем более, здесь это важно.
— ?? — вопросительно помахал я вилкой.
— Если не позаботишься о прозвище сам, то китайцы его тебе в любом случае придумают. Никому, наверное, не захочется быть «пузатым», или «толстым Мишей»?
— Понял, понял, — улыбнулся я Е Чай, — А что такое Чай-сяодзе?