— И Павел, сын ейный, тоже недолго мать переживет! Года на четыре! Гляньте на его столбик!
Столбик Павла странно качался в чаше, будто хотел упасть. Пузырьки в водке, те, что формировали столбик Павла, лопались и сразу исчезали, не доходя до края чаши. Много не доходя, но на палец выше, чем столбик Екатерины Алексеевны, лопались пузырьки сыночка её, Павла Петровича.
Самойлов уставился на колдовские столбики в водке, но, видать, сила гадания пошла на убыль, столбики рассеялись, и в чаше колебалась просто водка безо всяких чертовских приблуд.
Самойлов схватил чашу за край, хотел выплеснуть водку в камин, но «Колдун» держал чашу цепко:
— Нельзя! Порвётся нагаданная линия! И тогда смерти не случится в урочный час!
— А куда её теперь? Водку-то куда?
— А вы выпейте, ваше высокопревосходительство. Вашим именем гадал ось, пусть в вас и останется!
— Ты, мужик, одурел! Куда мне такую пропасть водки? Помру! Надо вылить!
«Колдун» вцепился в чашу, тянул к себе. И совершенно синими глазами, бешено, будто Иисус с иконы, смотрел на генерал-прокурора.
— Число и месяц скажу, отдай мне водку, — прошипел «Колдун».
— Водку колодникам нельзя, — упорствовал граф Самойлов.
— А вот ежели водку выльешь, то не умрёт, — шепнул «Колдун» и убрал руки с чаши.
Граф Самойлов одновременно с ним опустил свои руки. Как успел проклятый волхователь подхватить полную водки тяжеленную чашу возле самого пола — тоже колдовство.
Генерал-прокурор империи схватил со стола тяжёлый подсвечник:
— Число, и месяц, и год — говори мне! Иначе башку тебе разобью!
«Колдун» опять остро глянул на графа, вроде прожёг взглядом, приложился к чаре и большими глотками выпил, паразит, махом, целый штоф монастырской водки! Та водка не «казёнка», а настоящей крепости, на родниковой воде сброженная. С одного штофа «монастырки» здоровые и крепкие пьющие люди сразу падают, а тут — колодник выпил! Он кроме квашеной капусты да воды с хлебом ничего три года не ел!
Волхователь карельский утёр усы и бороду от водки, совершенно трезво сообщил:
— Стало быть, шестого числа, месяца грудень, от сотворения мира между Богами и людьми году в семь тысяч...
Самойлов не удержался, резнул «Колдуна» кулаком в глаз. Кулак обтягивала белая перчатка. Место, каким ударил, на перчатке тотчас стало краснеть. Но граф до того рассвирепел, имея задёрганные мысли в голове, что крови на перчатке даже не удивился. А проорал:
— Каркай мне по-русски, лопарь чертов!
— Каркаю я, ваше высокопревосходительство, по-византийски, по старому канону. Ежели так нельзя, то вот, извольте, — шестого ноября 1796 года и помрёт. Ей здесь почти ничего жить не осталось.