Нелепая фантазия, но я не могла ею не насладиться.
Он приятно улыбнулся кассиру, протянул ей двадцатку и кивнул, получив сдачу. Лишние купюры он положил в свой плоский кожаный бумажник, сунул его в задний карман и направился к стойке выдачи заказов. Все это время я смотрела на него, облокотившись на стол и подперев кулаком подбородок. Он ничего не замечал. И я была рада, что могла без смущения его разглядывать.
Похоже, я делаю из него себе кумира, как девочка– подросток. Много лет назад Сара вела себя так же. Вот почему она помешалась тогда на мальчиках и флиртовала со всеми подряд. Но я к этому не готова. Когда я вижу Итана, стоящего в очереди, склонившегося над телефоном, вижу, как челка падает ему на лоб, мне внезапно очень хочется бросить все это…
Но тут он оборачивается, встречается со мной взглядом, и на короткую долю секунды на губах его мелькает понимающая улыбка. Я тут же роняю руку на стол. От смущения горят щеки. Спасает меня бариста, объявивший, что наши напитки готовы.
Надо же быть такой дурой. У меня нет школьного опыта всех этих неловкостей и ошибок. Я никогда ни с чем подобным не сталкивалась, а теперь, спустя годы, мне нужно как-то с этим всем разбираться. Я снимаю крышку со своего кофе и смотрю, как от густого слоя пены поднимается пар. Итан делает то же самое: со щелчком снимает крышку и мешает кофе палочкой, взятой, очевидно, на кассе. От этого кремовая жидкость в его стакане начинает кружиться.
– У них всегда очень горячий кофе, – говорит он. – На будущее.
Я улыбаюсь. Мне нравится, что он говорит так, будто собирается меня еще как-нибудь сюда пригласить.
Может быть. Однажды.
Что-то успокаивается во мне, даже не знаю, как объяснить.
Я наслаждаюсь этой минутой, все кажется таким естественным, обычным. Я понимаю, что он и понятия не имеет, кто я такая. И мне от этого так хорошо. Совсем не хочется видеть, как в его карих глазах появится тень разочарования. Рот исказится характерным сочувствием, и он начнет сокрушенно цокать языком. Люди всегда так делают, перед тем как сказать что-то вроде: «Это так ужасно».
Или: «Какая трагедия».
Или мое любимое: «Ты такая сильная! Тебе повезло, что ты осталась жива».
На самом деле я никогда не чувствовала, что мне повезло. Я выжила – это да. Я не жертва, боже, ненавижу это слово. Но «повезло»? Повезло тем, кто чуть не попал в автокатастрофу или тем, кто выиграл лотерейный билет, или тем, кто получил работу из-за того, что главный кандидат в последний момент отказался.
Это удача. Но разве можно назвать удачливой меня, которой в детстве выпало то, что никогда не должно происходить ни с одним ребенком? Которая превратилась в жалкое подобие прошлой себя. Стала надломленным в глубине души маленьким и несчастным взрослым? Меня, которой до того одиноко, что невыносимо хочется хоть с кем-нибудь пообщаться, но которая не может знакомиться, особенно с мужчинами?