Угольщик Гинек отнюдь не был торговцем углем. Эта песня перешла к маме из бабушкиного, маминой мамы, репертуара, а та была в родстве с углежогами, что жгли древесный уголь в лесах.
Герои маминых песен-историй большей частью кончали плохо. Так, в одной из них бедный, но благородный юноша полюбил девушку из богатой усадьбы. Ее родители отчаянно противились тому, чтобы влюбленные соединились. Девушка, рыдая, умоляла их, упрашивала, грозя наложить на себя руки, но родичи продолжали стоять на своем. Юноша, видя такое, решил пойти по свету, чтобы добыть славу и богатство. Когда он, в блеске славы и сверкании мундира, возвратился к любимой, было уже поздно. Девушка исполнила свою угрозу, и ему ничего не оставалось, как отправиться на ее могилу.
…Что мне слава,
жизнь к чему мне,
коли нет моей любимой!.. —
воскликнул он и, чтобы доказать свою безутешность,
саблю вынимает,
в свою грудь вонзает!..
Вот так печально закончилась история двух влюбленных.
Во всех маминых песнях любовь была до гроба. Такой же была и ненависть.
Родители девушки прокляли настырного офицера. В наказание их усадьба сгорела дотла, и они пошли по миру.
Любовные трагедии не слишком интересовали меня. Но мне нравились мелодии, задушевные и простые, и я мурлыкал их вместе с мамой.
Намного интереснее были «криминальные» истории с их изменами, подлостью, отвагой, коварством и убийствами. Особенно хороша была история про красавицу Юлиану.
Как-то Юлиана стирала в Дунае платок, и ее заприметили четыре господина, которые тут же предложили ей уехать вместе с ними.
Девица Юлиана была не прочь, однако ответила господам по существу:
…с вами рада б я удрать,
да братца некуда девать!..
Но девица Юлиана была уж очень хороша собой, и господа поспешили дать ей такой совет:
…братца можешь ты убить,
страшным ядом отравить…
Девица Юлиана ничего против не имела. Ее скорее беспокоило, как бы это дело половчее обстряпать. Господа с готовностью шепнули:
…ты в зелен лес ступай,
змею в кустах поймай,
изжарь-свари в печи
и братца накорми…
Братец же, хоть был еще ребенком, почему-то встревожился, и приготовленное блюдо показалось ему подозрительным. Сидя за столом, он справляется у сестры:
…ну какая ж это рыба?
Ни хвоста, ни головы!..
Но сестрице до того хотелось отправиться в путешествие, что она сказала, будто хвостик съела сама, а голову выкинула. И братец, поверив, приступает к трапезе. Змеиный яд действует на него как-то странно:
…проглотил один кусок
и взялся за правый бок,
а как съел второй кусок,
то взялся за левый бок,
после третьего куска
не смог он сделать ни глотка.