— У тебя есть доступ к финансовой информации?
Марша кивнула, и Эмили, схватив ручку и листок, написала список необходимых документов.
— Скачай их на флешку и отнеси гостям в кабинет.
— Мистеру де ла Вега? — уточнила Марша с блеском в глазах.
— Да. А еще позаботься о напитках и обеде для гостей. Спасибо, Марша. Я на некоторое время уединюсь. Если мистер де ла Вега или его адвокат будут в чем-то нуждаться, дай знать.
«И я их пошлю куда подальше», — закончила она про себя. Конечно, ничего подобного она не осмелится сделать, но как же приятно об этом думать.
Час спустя Эмили встала из-за стола, чувствуя, что не в силах работать, и подошла к окну. Обхватив себя руками, она невидящими глазами смотрела на город и пыталась ухватить хотя бы одну мысль из бешено вьющегося их вихря. Тут раздался стук в дверь, и Эмили, решив, что это Марша, произнесла:
— Войдите.
Однако это был Максвелл. Закрыв дверь, он сунул руки в карманы, но не смог сказать и слова. Пауза затянулась. Наконец он вымолвил:
— Адвокаты обговаривают детали. Рэй принесет черновик, как только он будет готов.
— Отлично, — безжизненным голосом отозвалась Эмили.
Максвелл по привычке отвел глаза и сказал:
— Если я тебе больше не нужен, то пойду и вернусь, когда нужно будет подписать соглашение.
Эмили так и подмывало рассмеяться над его словами: «Если я тебе больше не нужен». Сейчас он ей, конечно, уже не нужен, но был нужен раньше, вот только пришлось научиться справляться самостоятельно.
— Чем будешь заниматься? — спросила она через силу.
Отец пожал плечами.
— Не знаю, — признался он, и на лице его читалась растерянность — никогда еще он не выглядел таким подавленным.
— У тебя сохранилась квартира на Найтсбридж? Неужели он и ее проиграл, как проиграл величественный особняк деда, где Эмили жила по выходным и на каникулах, когда приезжала из интерната? Однако Максвелл кивнул, и Эмили вздохнула с облегчением: он хотя бы не будет жить на улице.
Когда отец повернулся к двери, девушка вдруг почувствовала себя снова шестилетней девчонкой — тогда Максвелл точно так же ушел, оставив ее одну в большом и тихом доме, где жили лишь дед и его суровая экономка. Порой казалось, что в этих стенах бродит привидение матери.
— Неужели так трудно было полюбить меня? — вырвалось у Эмили прежде, чем она осознала, что говорит.
Максвелл остановился в дверях.
— Что, прости?
— Ты любил ее?
Схватившись за жемчужинку на цепочке, Эмили не сводила глаз с лица отца. Внезапно он напрягся. Никогда прежде они не говорили о матери.
— Твоя мама… — начал он, и Эмили затаила дыхание, чувствуя, как в груди неистово колотится сердце.