Швейцарцы используют природу на всю катушку, зимой ли, летом ли туристские маршруты забиты до отказа, и обо всех о них, без исключения, в совокупности можно сказать, что это не просто Wanderweg’и, но Panoramaweg’и или Wunderweg’и, потому что расширение горных пастбищ почти свело на нет леса, и с любого горного склона открывается бескрайний вид на долины, озера, городки. И всюду, на соответствующем расстоянии друг от друга, прекрасно оборудованные места отдыха: не только место для очага да пара трухлявых бревен, но и решетка гриля, сухие дрова, иногда даже шезлонги и, конечно, почти везде топор и пила. Венгерскому путнику, сгорающему от стыда, приходит в голову мысль, как бы пригодился такой топорик дома, чтобы не пришлось двадцать четвертого декабря обтесывать чем попало ствол елки, вставляя его в крестовину; но Швейцария — это страна, где даже венгр не посмеет стащить что-нибудь или намусорить. Природа в этой стране — самая большая ценность, и бродить по лесу здесь приятно, как дома, именно из-за таких мест для отдыха на склонах гор. Романтично, но не пугающе. Есть население, но как раз столько, сколько нужно. Хутора, хотя вроде и расположены в глуши, оснащены самыми современными сельскохозяйственными машинами, в гараже стоят, по крайней мере, два первоклассных автомобиля — правда, если жена не уехала на одном из них за детишками в школу. Деревенские жители выглядят точно так же, как городские. Они не кажутся слишком старыми, не одеты во что попало, на лицах у них не написано, сколько сотен километров отделяют их от соседнего городка или пускай от Цюриха.
Хотел бы я быть на их месте, говорит мой спутник; все мы хотели бы, соглашаюсь я, чтобы наша страна приближалась к этой ну хоть на самой нижней отметке. Мы садимся на поезд; такой железнодорожной и автобусной сети нигде в мире больше, наверное, не найдешь. Поезд, или автобус, отправляется точно тогда, когда указано в расписании, и прибывает на место точно тогда, когда обещано; система пересадок продумана, логична и надежна, расписание маршрутов согласовано не только в междугороднем, но и во внутригородском масштабах. То есть не так, как в других, не столь пунктуальных странах, где автобусные компании живут сами по себе, железнодорожные сами по себе, а расписание до того запутано, да к тому же изменяется несколько раз в году, что трудно вообразить себе такую долгую жизнь, в течение которой можно было бы все это выучить.
Поезд летит мимо могучих скалистых гор и альпийских лугов. Какой-нибудь путешественник XIX века до самой смерти рассказывал бы, что он видел: какие кручи, утесы, взлетающие над долинами виадуки, бревенчатые хижины на горных склонах, средневековые развалины в городках. В Швейцарии есть только городки и хутора, деревень к западу от Эльбы практически не встретишь. Рассказывал бы он и про тщательно обработанные поля, про огородики на клочке земли, поражался бы, как все ухожено, как здесь украшают к Рождеству окна, деревья в садах. Рассказы продолжались бы всю жизнь, так как в памяти рассказчика возникали бы все новые и новые детали. А сегодняшний путешественник проносится по местности так быстро, что не успевает зафиксировать в сознании то, что мелькает за окном: вместо того чтобы осмыслить увиденное, он окунается во все новые впечатления. Водопад справа. Водопад улетел. Виадук слева. Виадук улетел. Горная речушка. И горная речушка улетела. Сегодняшний путешественник покидает местность скорее, чем вода в водопаде достигнет подножья скалы, где разлетится брызгами, — этого наш путешественник уже не увидит, это увидит следующий путешественник, который зато не застанет момента, когда струя срывается с вершины утеса.