Мы продвинулись уже километров на пятнадцать, когда Наль резко потянул в боковую щель. Вошли в узкую теснину, по которой в Кукуй-бель-су вливался небольшой приток. Здесь, на зеленой траве, валялась огромная растерзанная туша кутаса. У него, как и у того, на которого мы натолкнулись раньше, были поломаны ребра, вытащены внутренности, но шея и голова не тронуты. Видимо, здесь шла борьба, не сразу сдался кутас, кровью забрызган был весь луг. Тяжелое зрелище! Наль вдруг сам взял след, залаял и повел. Очевидно, след был свежий.
До перевала оставалось еще далеко, но, осмотрев все до самого гребня в бинокль, мы пошли открыто. Подъем был труден, .и с лошадей пришлось сойти, они задыхались; щебень оползал под ногами, воздуха не хватало.
Четыре тысячи семьсот метров! Едва ползем.
Четыре тысячи восемьсот метров! Мы по полчаса лежим без сил.
Четыре тысячи девятьсот метров! Делаем пять-шесть шагов и стоим, тяжело дыша, широко открыв пересохший рот.
На самом гребне пришлось лезть по снегу, мешали крупные кальдоспоры. Их приходилось рубить, чтобы пройти. Свалилась от горной болезни лошадь Димы и подмяла его. Как он уцелел, не знаю. Спасибо, Мамат подскочил, ткнул шилом лошади в нос - пустил кровь.
Последние метры по снегу до перевала были бесконечны. Но вот мы влезли. Лошади стояли, отдуваясь; люди лежали и тяжело дышали.
Первым ожил Дима и недоуменно посмотрел вниз, туда, откуда мы только что пришли.
- Вот ведь никак не ожидал! Смотрите, кто едет! - закричал он. Действительно, на измученной лошади по тропе к перевалу полз Дудик. Его сопровождали двое проводников. Один ехал впереди и тащил лошадь за узду, а сзади другой нажаривал ее нагайкой. Сам Дудик, видимо, был в полупрострации.
Ледники и фирны белыми мантиями покрывали крутые склоны гор. Из-под ледников текли ручьи, проторившие себе узкие желоба во льду. Они множеством тонких беловато-серебряных нитей пересекали склоны, сливались в ручейки и ручьи, в речные потоки и уносились туда, куда теперь лежал наш путь.
Вечернее солнце ослепительно горело на гладкой обтаявшей поверхности ледников и снегов, резало глаза. А кругом, куда ни посмотри, горы и горы, черные резкие хребты и белые-белые снега.
Этот суровый мир, хаос гор приковал наши взоры, и мы очнулись, только когда к нам на перевал на тяжело дышащей лошади вылез Дудик. Его спутники киргизы посмотрели на низкое солнце, помахали нам руками и быстро устремились назад, вниз с перевала.
И когда проводники исчезли вдали, из глубины ущелья донесся рев - отвратительный, страшный и в то же время тоскливый. Я не знаю даже, с чем его сравнить. Он какой-то невыносимой тяжестью сковывал руки, ноги и совершенно подавлял. Потом, когда он утих и это ужасное оцепенение спало, я подумал, что, может быть, этим ревом зверь нагоняет страх на свою жертву, парализует ее.