В сгущающихся сумерках глаза майора казались двумя бездонными пропастями. Сколько в них утонуло горя, боли, отчаяния?! Поистине, человек железной воли.
Что-то ухнуло в костре, и коленку Сапера осыпало искрами. Но он не обратил внимание. Командир будто смотрел куда-то в прошлое, и слова падали неспешно, тяжело.
– Когда с первой женой разошелся, этой стервой, – майор поморщился, – весь службе себя отдал, чтобы немного забыться, отойти. А Дашка… Вот это баба была. Я таких и не встречал раньше. Сильная – любой мужик обзавидуется. И терпеливая. Меня, урода, терпела. И любила. Сильно, как только настоящая баба мужика любить может. Даже когда Лешка, первенец наш, мертвый родился, все вынесла. Плакала в подушку, но и то когда я не видел. А потом твердо заявила – хочу сына, и все! Знаешь, это ведь она настояла, чтобы идти с Вадиком в изолятор. Думала, что сама с сыном умрет, но других спасет. Я не пускал, но…
Я молчал, не смея перебивать. Передо мной, словно книга, раскрывалась удивительная и трагичная история жизни этого непростого человека. За поступки его можно было ненавидеть. Но не уважать его я не мог.
– Все о вас, сволочах, заботился. Когда мы в этом обезьяннике собрались – надежда появилась. Подумал – побарахтаемся еще, не сдадимся. А видишь, как оно вышло. Думал, дойдем до этого сраного бункера. – Майор вдруг замолчал. Он увидел, как я пристально с ужасом в глазах смотрю на него. Он все понял.
– Все! – тяжело выдохнул командир. – Ждал я, чувствовал. Давай, щенок, не медли!
Лязг затвора – словно приговор. Но тут мои руки будто онемели. Все было как в кино: последняя исповедь перед казнью, а теперь – сама казнь. Но я не мог.
– Давай, Артурчик, чего ждешь? – прорычал Сапер, глядя мне прямо в глаза.
В сгущающихся сумерках я разглядел, как отсвечивает правая щека полковника под прозрачной маской. Смерть пришла за последней жертвой.
Дуло автомата уставилось на майора. Неужели все?
– Давай, сукин ты сын! – тихо и требовательно попросил майор. И у меня не хватило мужества взглянуть в последний раз в глаза Саперу.
«Даша… Вадик… Иду…» – услышал я еле различимый шепот командира.
Эхо выстрела разбудило безмолвие вечерней тайги.
* * *
Боль никуда не уходит. Она терпелива и настойчива.
Снова прихожу в себя. С неба на меня обрушиваются потоки воды. Тучи словно прорвало, тугие струи дождя льются с небес, оплакивая старый мир. Нет больше сил ползти. Механически загребаю перчатками мокрую землю, пытаюсь сдвинуться с места, но усталость и боль не дают. Сдавленный стон вырывается из груди.
Довольно! Хватит бороться. Все усилия напрасны.