Батя Апостол снова кашляет, долго и бессильно, в легких у него нет воздуха. Лицо его краснеет. Я встаю, чтобы позвать сестру, но он кашляет и машет рукой — не надо. Постепенно успокаивается.
— Похоже, конец мне, Пешо.
— Поправишься. Раз врач говорит, что через месяц выпишут…
— Ага, выпишут, рано или поздно, а выпишут. — Он озорно подмигивает. — С твоим тезкой на небе договоримся, говорят, и он винцо любил… Чего мне бояться? Не убивал, не грабил, чужим горем не жил. На том свете мне нечего бояться.
— Я не знал, что ты набожный, — усмехаюсь я.
— А-а-а, набожный. Ты набожного слесаря видел? Не в том дело… Только я думаю, что те, кто много имел и хозяйничал, смерти больше боятся. Одним словом, каждый из них думает: неохота мне помирать, люди добрые, мил мне белый свет, кто тут без меня будет от пирога откусывать да за нитки дергать — делами управлять… А у таких, как мы, расчет чистый. Взял — дал, как положено, и жалеть не о чем. Я хозяину говорил на днях, говорил… Видишь, из головы вон…
Он умолкает. Глаза смотрят рассеянно, будто он пытается припомнить, что говорил хозяину, но веки его медленно опускаются. Желтоватые веки с синими и пурпурными жилками. Устал батя Апостол, ему надо поспать, думаю я. Надо много спать, чтобы побороть эту усталость. И не могу оторвать глаз от его век.
В дверь заглядывает пожилая сестра, которая пустила меня в палату. Она строго поднимает брови и кивает мне, чтобы я вышел. Я встаю, нагибаюсь к больному:
— До свидания, батя Апостол.
— А! — встрепенувшись, говорит он. — Уходишь? До свидания, Пешо. Ребятам там… большой привет. Как на ноги встану, приду вас навестить.
В коридоре сестра ворчит:
— У него нельзя столько сидеть. И ведь сказала я вам.
— Правда, я виноват. Можно повидать лечащего врача?
— Можно. Доктор Спирова, она сегодня дежурная.
И показывает мне белую дверь. Стучу. Врач сидит за новым столиком и заполняет какие-то формуляры. Надо лбом свесилась прядь темных, коротко остриженных волос. Она худенькая и совсем молодая. Может быть, поэтому очень серьезна. Что мне нужно? Спрашиваю, каково состояние бати Апостола. Кто я ему? Никто, работаем в одной бригаде. Лицо докторши смягчается:
— Что вам сказать… Шансов мало.
— Так плохо?
Вопрос ненужный, это я вижу по ее лицу, по глазам, которые осматривают меня с холодным вниманием.
— Я же вам сказала… Полная декомпенсация, если вы знаете, что это значит. Сердце у него с арбуз. Да и возраст… Но конечно, еще не все потеряно, бывают случаи… Завтра проведем консультацию кардиолога, тогда, может быть, я смогу вам сказать что-нибудь более определенное.