Пока шипела наставления, мне на голову спланировал лепесток синего цветка крельта в качестве поощрения и, кажется, намека. На языке растений, изучаемом каждой девицей прилежнее каллиграфии, цветочек являлся символом скромности и тишины.
— Мы будем тихи, как мышки под веником, — клятвенно пообещала я небесам, за что получила еще один цветок — алую гвоздику, считавшуюся символом Первоотца так же, как белая хризантема являлась знаком Первоматери.
Вот так вместо прозаичной миски каши в моих руках очутились возвышенные лепесток и цветок. Дабл-Кей и Филя смотрели на меня так, будто не компаньонку по квесту «Добыча странных ключей из совершенно неподходящих мест» увидели, а что-то незнакомое, шагнувшее на полянку прямиком из древних легенд. Брр!
К счастью, разрушая противоестественную тишину, треснула ветка под ногой жреца, и он возник на опушке. Вид Шериф, перебирающий четки, как иной султан в задумчивости небрежно ласкал бы гурий гарема, имел скорее погруженный в размышления, чем мрачный. Не дожидаясь наших вопросов, жрец сказал:
— Чувствую, слышал меня Первоотец, но знака не подал.
— Скорее всего, осторожничает. Не положено ему знамения своим адептам являть, чтобы не спалить перед коллегами участия своего человека в эскападе Ушедшего! — догадалась я. — Поэтому все знаки пришлись на нашу долю, условно незаинтересованную и непричастно-непосвященную!
И, не сходя с места, прямо до ужина Шериф получил занимательную историю о вреде лишних слов и пользе условных знаков. Дополнительным наглядным подтверждением истинности моих слов послужили две шишки, предъявленные Киртом, и цветущая флора. Поразмыслив, жрец пришел к тем же выводам, что и я: Первоотец ничего против нашей затеи не имеет, только просит действовать очень осторожно. Да мы и сами пыль поднимать не собирались! Может, среди богов, как в той упряжке из басни Крылова, тоже нет согласия, и если кто чего ненужное пронюхает, то нам мешать примется? Не хотелось бы, ключи — наш единственный шанс привести себя в божеский, то есть изначальный, вид…
Обсуждение возвышенно-божественного закончилось. Раздумчиво помешивая кашу и вяло отправляя в рот ложку за ложкой, я думала не о богах и знамениях, а в очередной раз — о кулинарии и несправедливости. Вот как так у Шерифа получается? С готовкой впятеро меньше моего возится, а в итоге вкуснятина у него, а у меня — не более чем съедобно. Мужики, конечно, еду похвалили, и, наверное, если сравнивать со спартанским меню из крупы с кровью, каша с копченостями могла сойти за ресторанное блюдо. Однако я помнила то, чем нас потчевал вчера жрец, и слегка злилась на несправедливость мироустройства. А когда внизу живота неприятно потянуло, причины моего недовольства миром стали очевидны. Как некстати! Хотя… Когда «это» бывает кстати? Никогда! Мысленно застонав, я нахмурилась. Одно дело дискомфорт, другое — дискомфорт, способный разнести в пух и прах всю нашу маскировку. Я на запахи чувствительная, всегда могла точно определить, у кого из сокурсниц или коллег лунные дни нагрянули. И где гарантия, что нам на пути не попадется столь же остроносая особа, которая поднимет панику на тему: «У беременной паломницы кровь!»?