– Вот из-за таких пагубных теорий, Верочка, армянское общество может разрушиться, между прочим, – застыл Тоникян с вилкой в руках. – Женщина имеет право быть женщиной только в вегетативном возрасте. Дальше – это уже никак не женщина, а бабушка, или, на худой конец, – подчинённая мужской верховной власти рядовая гражданка страны. С избирательным цензом, но безо всякого феминизма и другого гендерного выпендрежа. А эти западные блюдолизы в парламенте обезьянничают, принимают европейские законы, размывают устои. Будто если мы сегодня создадим эксклюзивные права и возможности для баб и педиков, то завтра проснёмся в Швейцарии. Нет, законы нужно принимать, как в древнем Вавилоне!
– Это какие-такие? – весело спросил расслабившийся от Тиграниного трепа Шварц, не переставая деловито разбираться с закусками. И ответ последовал:
– Хоронить жён вместе с мужьями! Ты представляешь, как снизилось бы количество тёщ на единицу невинных зятьевых душ?
– И кто бы тогда вытирал сопли твоим девчонкам? – поинтересовалась Верка.
– А их и не надо вытирать. Я заметил, чем сопливее детство, тем выше коэффициент грядущих успехов. В них, в пролитых в детстве соплях, и кроется потенциал движения к успеху! Будь я художником, как ты, я бы нарисовал собирательный портрет наших олигархов в детстве: сопли до подбородка и майка, схваченная на интересном месте булавкой! Весь гардероб – майка-булавка, макияж – сопли, а пейзаж за спиной – изгаженная коровами проселочная дорога! Дарю идею! А если научишь, и сам нарисую – ты ведь у нас спец.
– Нет, Тоникян, не станешь ты человеком, – на этот раз Шварц вступился за Верку, – ну разве может такая красавица быть спецем? Не спец она, а специя, а из тебя художник, как из неё финансист.
– Пусть трепется, – засмеялась Верка, – всё-таки он действительно художник-реставратор, раз живой антиквариат восстанавливает. К сожалению, тут один уже дорисовался, – вздохнула вдруг она. – Давайте покажу.
И повела их в угол своей подвальной мастерской, где аккуратно были составлены лицом к стене готовые к выставке картины Арамиса.
– Я ведь хотела устроить выставку его работ, договорилась насчет зала – того самого, откуда его хоронили. Вы представляете, на какие гримасы способна судьба, а? Может, устроить посмертную? – и на глаза железобетонной Верки навернулись-таки слезы. – Жалко ведь дурака, талантливый был парень…
Притихли и Шварц с Тиграном, и Шварц сказал:
– А что, хорошая мысль. Это все его работы или есть ещё?
– Да в том-то и дело, что он их раздаривал направо-налево. Но мы вместе с ним составили список, у кого – какая. Могу за неделю собрать.