Сеньор Майя был величествен, как тореадор, толстые стекла его очков свидетельствовали о том, что он перечитал все на свете своды законов и особенно – касаемо эмиграции, которая по-испански многозначительно называется экстрахерией. Он плотоядно поглядывал на голенькие ножки шмакодявки, давал ей бесконечные поручения, и она челночила по кабинету, наклонялась и вытягивалась, доставая нужные книги и радуя взор лупоглазого торреро.
Из всей биографии Арамиса, включавшей высшее физкультурное образование и олимпийские достижения, сеньору Хосе Бисенте Рамиро Майя больше всего понравился факт его очередной неженатости. Он поручил что-то шмакодявке, которая в очередной заход принесла вкусный кофе с молоком со странным названием «корта-до». Кортадо по-армянски звучало как диагноз: «слепая бабушка». Сеньор адвокат безмятежно, а намылившийся в экстрахеры Арамис – настороженно попивали мелкими глоточками кофе от несчастной бабушки и курили пахнущий свободой «Данхилл». И через двадцать минут, посвященных пленительному злословию в адрес Советов, в кабинете объявилась Регина.
Истории неизвестно, какие грехи и обязательства числились за Региной Вайнер на родине, но она смылась из Израиля точно так же, как Арамис из советской Армении. А это, как сказал им сеньор Майя, был перст Божий. Потом он бодро надиктовал шмакодявке два текста, которые она отстукала на пишущей машинке с такой резвостью, что стало понятно, что голенькие ножки – не единственное преимущество крошечной сеньориты. Адвокат прочитал безукоризненно отстуканные бумажки и предложил их на подпись Арамису и Регине.
Тексты по-испански гласили, а по-русски были озвучены адвокатом, о давней и безграничной любви встретившихся когда-то в Европе Арамиса и Регины и непреодолимом желании влюбленных соединить свои судьбы. Но главной препоной в естественном желании молодых обзавестись семьей и продолжить род с гремучей компиляцией ДНК было нежелание твердолобых родителей Арамиса иметь еврейку-сноху и не менее твердолобая идеосинкразия родителей Регины и израильских властей к зятю-армянину. А потому они просили правительство демократической Испании предоставить им политическое убежище как лицам, подвергавшимся преследованиям по национальному признаку на тоталитарных родинах.
Что было дальше? Был рай в рамках симпатичного концентрационного лагеря международной миссии, где влюбленной на бумаге парочке предоставили настоящую отдельную комнату с телевизором и крошечным сортиром. Душевая была одна на этаж, и мыться там предстояло вперемежку с шумными марокканцами, драчливыми колумбийцами и ошалевшими от предчувствия свободы кубинцами. При этом их трижды в день кормили на халяву, предлагали разнообразить круглосуточный досуг в тренажерном зале, библиотеке и на футбольном поле. С часу до пяти следовало сидеть по своим комнатам и не галдеть, так как это было время священной для каждого испанца сиесты, или по-нашему – дневного безделья, которое тщательно контролировала местная сигуридада, то есть стража.