— Все равно умирать! — сказали в один голос и хлопнули махом, закусив кислой долькой апельсина.
В огромной квартире почти в самом центре города, на огромной постели сидела еще одна черноволосая девочка с короткой, но уже чуть отросшей стрижкой. Смотрела в зеркало на двери шкафа-купе. Зеркало было светлым и бесконечным. А она — маленькая, тонкая, в шелковой дурацкой рубашечке персикового цвета, отделанной по короткому подолу богатым кружевом. Усмехнулась, переведя взгляд на светлые ореховые панели, на обои с нежными розами. Девочка под цвет спальни. Белые часы на стене, отделанные золочеными завитками, показывали время — девять вечера. На тумбочке зазвонил стильный под старину телефон, и она, потянувшись, схватила трубку.
— Але? Да, Макс. Понимаю. Хорошо, лягу. А ты когда? Ладно… я хотела пойти в парк, утром. И мне в институт надо, ты же говорил. Ладно. Хорошо, когда приедешь. Помолчала, слушая голос. И после трудной паузы сказала:
— И я. Целую.
Положила трубку и пошла в коридор, бесшумно ступая розовыми тапочками из мягкого птичьего пуха. На стенах висели картинки, яркие, сочные. Красивенькие. Маячила впереди кухонная дверь, по которой вились матовые и золотые витражные лоскуты. Но туда Марьяна не пошла. Остановилась на пороге комнаты Макса, вглядываясь в темную глубину. Положила руку на выключатель. Но не стала включать большой свет. Прошла к огромному полированному столу, мимо огромных, под потолок книжных шкафов. Губы складывались в усмешку. Кабинет.
Скажите, пожалуйста, какой у нас кабинет. Просто министерский. Села в кресло, утопая в пружинисто-мягких валиках натуральной бежевой кожи. Включила ласковую неяркую настольную лампу под зеленым абажуром. И прерывисто вздохнув, сунула палец в узкую щель с краю столешницы. Подвигала, подгоняя к ладони плоский ключик. Взяла его потными пальцами и сунула в скважину, в середине металлической розетки. Тихо щелкнул замок самого нижнего, плоского ящика. Марьяна потянула его, выдвигая. И снова, как в прошлый раз, откинулась, с недоумением спрашивая себя — ну, увижу снова и что? Когда уже придет пора решиться и сделать? Чего таскаюсь сюда уже в пятый раз, как… непонятно, как кто. Потом нагнулась и вытащила из ящика несколько бумажных пакетов.
Открыла один, с еле заметной размашистой надписью простым карандашом, и высыпала содержимое на гладкую столешницу, под ласковый свет лампы. Медленно перекладывала одинаковые прямоугольники, а по щекам катились одинаковые и уже привычные слезы, крупные, как прозрачные бусины. «Может быть, я надеюсь, исчезнет? Открою, а ничего нет, пусто…» Перебрав всю стопку, сложила в пакет. И высыпала на стол следующий, с другой надписью на шершавой серой бумаге. За темными окнами, огромными, с бархатными гардинами, подхваченными золотыми бантами, шумел город. Рычали машины, музыка, перемешиваясь, стихала и всплескивала снова, издалека гудел паровоз.