— Ну, — независимо сказала Ника, — ну… ну, да. А что? А ты не ревнуешь, что ли?
— Ну, вас, — рассердился Пашка и встал, — я спать, завелись, ревнуешь, не ревнуешь… Ваграм, пошли, я тебе халабуду открою, чего шататься по степи ночью.
— Я не ревную, — свысока заявил Фотий, беря пирожок, — я думал, ты ходила канаву копать, для меня!
— Фу, какие вы неромантичные, — расстроилась Ника, — кошмар!
Ваграм, не уходи с Пашей! А скажи лучше, ты для чего это все затеял?
А? Только честно-честно скажи! Мальчик, топчась у стола, замер, опуская голову. Все замолчали, с интересом ожидая ответа. Снаружи пели сверчки и тихо смеялись на верандочках у номеров сонные люди.
— Ладно, — сжалилась Ника, — не хочешь, иди уже.
— Нет, — сипло сказал Ваграм, и поднял лицо, оглядел всех черными глазами, — я скажу. Это такая любов. Выставил перед собой смуглую ладонь, как бы пресекая возражения.
— Да! Любов! Я знаю, что ты женатая, что муж у тебя, но я все равно тебя полюбил! И буду! Фотий, откидываясь на спинку стула, открыл рот. Пашка в дверях кашлянул и задержался. Ника моргнула глазами, в которых вдруг защекотало. Встала, бережно укладывая на теплое сиденье спящего Фаню и тот свесил крошечный толстый хвостик, чмокая во сне. Подошла к Ваграму и, беря его за плечи, расцеловала в горящие щеки.
— Ты мой герой! Спасибо тебе! А то видишь тут канавы сплошные с лопатами.
— Кстати о лопатах, — вспомнил Фотий, хмурясь, — а ты часом не в курсе, успел ли Беляш убежать? Или… Ты, Никуся, извини, что настроение порчу, но все же. Ваграм прокашлялся, возвращаясь к реальности. Кивнул.
— Живой он. Дядя Фотий, я после, можно я после расскажу. Но он не придет уже.
Ночью, лежа рядом в постели, Ника и Фотий неожиданно поругались.
Сперва обсуждали дневные события, смеялись и подшучивали друг над другом, вспоминали бедного Пашку, который снова успел к шапочному, вернее, к капюшонному разбору. А потом, когда Ника стала вслух прикидывать, куда бы в доме пристроить Ваграмчика, Фотий вдруг рассердился.
— Ника, не нужно. Я понимаю, ты хочешь, как лучше, но зачем дразнить мальчишку? Он будет ходить за нами хвостом, вздыхать.
— Ну и что? Он живет там у тетки глухой, никому не нужен. Как значит, Марьяшка попросилась, ты согласился. А если мальчик, то сразу нельзя?
— Нельзя, — упрямо ответил Фотий, — сама подумай. Ему пятнадцать.
А мне старому пню, скоро полтинник будет. Зачем ты наверчиваешь сложностей?
— Так ты меня ревнуешь? — ахнула Ника, приподнимаясь и всматриваясь в загорелое темное лицо, — не крутись, ты меня ревнуешь к этому пацану? О-о-о…