— Ух, ты ж! Машина грозно завыла. Внизу кинулась под огромные колеса пыльная лента асфальта.
— Что, в первый раз так катаешься? — дядька оскалился, показывая желтоватые прокуренные зубы.
— Да! — прокричала она, смеясь скорости и высоте, — да!
— Звать как?
— Леся.
— Славно. Меня — Эдик. А лет тебе сколько? Она сбоку посмотрела на его небритый подбородок, кривой нос и сухую шею в вороте старой рубахи.
— Восемнадцать.
— Пойдет, — Эдик кивнул и, наклоняясь, протянул руку, похлопал ее по голой коленке. Ласочка-Леся подвинулась, чтоб ему было удобнее. За высокой спинкой кто-то заворочался, кашляя и матерясь.
— Иван. Проснется скоро. Значит, в первый раз? Тебе понравится, Леся. Мы мальчики хорошие. Она кивнула. Эдик пошарил рукой между сидений и вытащил пакет. Она вздрогнула, точно такой пакет, как остался в машине Токая.
— Открой. Сюрприз. Машину тряхнуло, пакет на коленях Леси раскрылся сам, и оттуда покатились, сверкая тугими атласными бочками, оранжевые мандарины.
Она ахнула, ловя яркие шарики, и засмеялась. Эдик довольно кивнул.
— Ешь. Раньше, помнишь, только на Новый год. А щас есть деньги — есть праздник. Когда захочешь.
Леся выбрала самый большой, нестерпимо оранжевый, с толстой, уже отходящей скорлупой шкурки. Очистила, с наслаждением вдыхая запах елки и стеклянных игрушек. И стала есть, разглядывая в окно дорогу к своей новой жизни.
Когда внизу, под окнами нарядной многоэтажки ахнул глухой взрыв и через минуту послышались далекие крики и гудение сирен, Марьяна смеялась, держа на весу руку с растопыренными пальцами. Ногти сверкали свежим перламутром.
— Погоди-ка, — Иванна, сведя начерненные бровки, грузно встала с пуфика и, отпихивая ногой скулящую Галатею, вышла из комнаты, шаркая тапками в кухню. Марьяна замолчала. Татьяна, взбивая в мисочке пену, подняла прилизанную голову, прислушиваясь.
— Там кажется, что-то…
— Маша! — Иванна возникла в дверях, повелительно махнула рукой. И рявкнула на любимицу, — та пошла, блядина! Танечка, посиди пока. Потом они шли по коридору мимо амуров и наяд, а он все никак не кончался. Наконец, под руками хозяйки зазвенели цепочки и засовы на входной двери.
— Стой тут. Не лезь, поняла? Мелькнул у лифта синий халат в золотых розанах. Марьяна послушно стояла, вцепившись рукой в дверную ручку. Сердце то колотилось изо всех сил, а то замирало, будто его не было. Тогда казалось, и воздух вокруг кончился. Прошло пять минут, а может быть, сто лет, лифт загудел и тут же двери раскрылись, цепкая рука ухватила Марьянины пальцы.
— Девонька… — небольшие глазки Иванны приблизились, а в них как-то ничего и не разглядеть, — слышишь, девонька?