Ника слегка обижалась, но вздыхала, любя Фотия. И любила мир дальше, складывая в себя величавые изменения вечной вселенной, с каждым шагом и вдохом врастая в нее все сильнее. Сейчас у нее — любимая осенняя весна. А наступит стылая зимка, завершая приморский год не в декабре, а к апрелю, и там найдется что-то, справедливо решила Ника, и оставила мысли о будущих холодах — будущим холодам. Через три дня они с Фотием поедут в Южноморск, заберут Нину Петровну и Женьку. И Ника будет гулять с сыном, пока мужчины готовят Ястребинку к зиме, и это тоже будет чудесно. Все чудесно. Почти все. Она повернулась, разглядывая ближние скалы. Там, на камнях, улезающих в яркую воду, торчала блестящая черная фигура. Фотий или Пашка, отсюда не разобрать. Другой в воде, вон торчит голова — маска сверкает овальным глазом в пол-лица. И не надоест же им, под водой, подумала, и посмеялась сама себе. Ей тоже не надоедает плавная чаша степи над скалами и обрывом, один и тот же песок, желтой лентой идущий к дальним скалам, за которыми поселок. А ведь есть еще череда бухт, там, за поселком, невыразимо прекрасных, и каждая прекрасна по-особенному. В одной прячется в расщелинах роща дикого инжира, другая вся заросла сиреневым кермеком, в третьей сочится родник и вокруг него озерцо с цаплями… И каждый сезон они меняются, наслаивая изменения тончайшими лепестками. До бесконечности. …Вот и эти двое. Она фыркнула, кусая толстый стебелек горчицы, поморы пякки, да. Гуляют под водой так же, как она гуляет по травам и пескам. Наверное, хорошо быть страшно богатым и объехать весь мир. И увидеть только пару тонких слоев от каждого места, где побываешь.
Нет, Ника ничего не имела против путешествий, и посмотреть коралловые рифы, о которых так вкусно рассказывал Гонза, это было бы здорово. А еще — Большой каньон. И норвежские фиорды. И… и так далее… Но разве это уменьшает ее наслаждения плавным течением жизни? Иногда Ника даже побаивалась этих внезапных приступов счастья, которые приходили совершенно не ко времени. Это от любви к мужу? — думала, замирая над миской с недочищенной картошкой. Или от того, что я на своем месте? Но не находила ответа, не слишком его и желая. Просто снова встряхивала головой, чтоб ощутить, как тяжело упадают на спину небрежно заплетенные косы. И брала следующую картофелину. Смеялась над собой. Сказать кому — я счастлива чистить картошку, пока на крыше веранды снова хлопает парус, и по двору скачут трескучие воробьи, ну даже стыдно и говорить такое. Заскрипел шепотом песок, на коленки легла черная тень. Шлепнулся рядом на старое покрывало мокрый гидрокостюм.