— Я в дому сидела, ноги сомлели, тока вот и гляжу з-за занавески, а он зарычал, кинулся. А этот, тьфу же, визжит, и руками машет.
Думала, помру. Вот тут так и стукает, так и колотит. Сухая рука ползала по груди, показывая, где стукало, а где колотило.
— Да ты про них скажи, — немилостиво посоветовала Алена Дамочка, с презрением оглядывая тощую фигуру Натальи и ее плиссированную турецкую юбку, — про тебя мы и так знаем.
— Гнал, — покорно рассказала та, — прям в самую степ гнал, а тот и бежать не может, слабый, как тесто. Совсем пропал мужик. Так и убег.
И черный после пропал.
— С тобой кто угодно пропадет, — расстроилась одинокая сочная Алена, — ты и трезвенника алкашом исделаешь, в три дня.
— Господь с тобой, Аленушка, что ты такое!.. Я ж жалеючи, а ну остался без ничего, ни дома, ни вот другого. Думала, может на ноги встанет. Мужик нынче редкий.
— А вместо на ноги, он тебе на шею залез, так? — Алена поправила русые прядки, заталкивая их под косынку, навалилась на прилавок, осматривая золоченые складочки на изрядно уже загвазданной юбке, — это ты в Багрово, что ли, купила? Или подарил?
— Подарит он! То девочка оставила, что в августи была. Тута зацепочки, ей уже плохая, а мне в самый раз. Ника тихо вышла и помчалась в Ястребинку, уличать Пашку. Тот, темнея щекой со свежим синяком, заявил в ответ на ее причитания:
— А что? Вы тут все герои, а я чисто Фаня-щенок. Теперь гармония.
— Будет тебе гармония, вот скажу отцу, — погрозилась Ника, но говорить не стала, взамен вырвав у Пашки обещание торжественно плащ уничтожить. Они тогда втроем развели костер, прям на плитах. Ваграм сидел, сломив в коленках тощие ноги, в огромных глазах плясали костры.
Пашка швырнул скрипящий изорванный плащ в огонь. И тот завонял так страшно, что им пришлось спасаться на песок, с подветренной стороны, кашляя и вытирая слезы.
— Ну вот, — ворчал Пашка, — я только хотел исполнить балладу о призраке Кипишоне, ну никакой торжественности!
— Зато запах, — утешила его Ника, — еще неделю вся бухта будет вонять резиной. А Ваграм вздохнул, переворачивая страницу своей геройской биографии. И вдруг похвастался:
— А Ваграм это значит — стремительный тигыр!
— О! — удивился Пашка, и отпарировал, — а я вот — апостол. Ваграм хмыкнул с легким презрением.
— А я Ника-победа, — поспешно отвлекла его Ника.
— Да! — радостно согласился Ваграм.
— Тигыр, апостол и победа, — Пашка ухмыльнулся, и вдруг замолчал. И Ника снова поняла, как бывало у них все чаще, без сказанных слов — о Марьяшке подумал.
Покачавшись в воде, она отдохнула, и, опуская ноги в ясно ощущаемую глубину, медленно, экономя силы, поплыла обратно. Через неделю Митя Левицкий устраивает открытие своего летнего ресторанчика. Как он выразился, когда они с Васькой приезжали приглашать, — в тестовом режиме.