— Вот и хорошо.
— Она думала, я деньги унесу, из квартиры. А я… я потом только паспорт свой взяла, в ментовке. А туда не стала приходить. Такая вот дурная.
— И молодец.
— Иванна тоже сказала так. Странно, да? И ничего совсем не спрашивала.
— Марьяш, мы тоже ничего не спросим.
— И Паша? — тоненьким голосом спросила Марьяна. Ника даже согнулась внутри от отчаянной мольбы в этом беспомощном голосе. И взмолилась мысленно, Господи, да что же это такое, да ты уж дай им, я же просила! Дай этим щенкам, ну, пожалуйста! Кивнула торжественно. Ужасаясь ответственности, что брала на себя, произнесла:
— Я тебе клянусь! Не спросит! Девочка прерывисто вздохнула. И они поднялись по ступеням, туда, где Пашка гремел сковородкой на кухне, а Фотий сидел на крыльце, гладя меховой живот Степана. Рядом гулял по плитам Фаня, дрожал толстым хвостом и, время от времени присаживаясь, деловито писал, оставляя темные лужицы.
— Ой, — Марьяна присела рядом с Фаней и потрогала широкую спинку, — какой щен.
— Это Нику одарил новый поклонник, — рассмеялся Фотий, — ты много пропустила, сегодня за ужином узнаешь страшную историю черного Кипишона.
— Марьяна? — Пашка возник в дверях веранды, держа наперевес сковороду, — ты чего ту соль, вкусную, спрятала, что ли? Я тут все перерыл. Девочка медленно встала, неловко проводя руками по платью, Ника отвернулась и зажмурила глаза, не имея сил смотреть. Выдохнула с облегчением, услышав знакомый, чуть насмешливый голос:
— Да есть одна тайная полочка. У тебя, прям под носом.
— Ну, покажи, что ли. Жрать охота, сил нет.
Они заговорили внутри, грохнула сковородка, видно, свалилась на ногу, — Пашка ойкнул и выругался. Ника подхватила на руки Фаню и села рядом с мужем, почти упала, прислоняясь к его плечу.
— Плакать будешь потом, — шепотом предупредил тот, обнимая за плечи, — потерпи.
— Я тебя люблю, — призналась Ника, — о-о-о, как же я тебя люблю.
Даже больше, чем жареную картошку.
— Подожди, она пожарится, и ты сразу запоешь по-другому.
Нина Петровна волновалась. Улыбалась напряженно, и тут же хмурилась, поправляя на Женьке футболку с крупной надписью маркером через всю грудь «Ястребиная бухта, дайвинг». Женька топтался, вежливо вырываясь.
— Ба, ну все уже. Ну, я пошел.
— А платочек? Женечка, будь хорошим мальчиком, понял? И слушайся дядю Фотия, когда скажет, то сразу домой.
— Меня Паша привезет, — сказал Женька, осторожно поглядывая на Фотия. Тот кивнул. Ждал, прислонясь к двери и держа в руке ключи от машины. Когда уселись в «Ниву» и выехали за ворота, Нина Петровна тихонько перекрестила пылящий след и, вздохнув, ушла в маленький дом. Все уехали на открытие Митиного бара в Низовое. А она вызвалась остаться на хозяйстве. Корпус уже опустел, номера были убраны и закрыты. В маленьком доме по настоянию Нины Петровны протапливалась печка, иногда к вечеру, чтоб Женечка не простудился. Но на пиратской веранде, по углам крыши которой заботливо торчали четыре спицы громоотводов, величаво надувался выбеленный ветрами и солнцем парус, его еще не свернули на зиму. Нику и Марьяну Пашка утащил утром, после возвращался, ругаясь, за женским шмотьем, как он выразился, и Нина Петровна отдала ему сумку с платьишками и туфельками. А Фотий весь день крутился по хозяйству, и к закату, забрав Женьку, поехал в поселок. Нина Петровна включила телевизор, сурово послушала страшные новости со всех концов бывшей необъятной, качая кудряшками, встала, выпятив круглый, как у дочери, подбородок. В прихожей надела камуфляжную куртку Фотия, подвернула длинные рукава, в которых тонули маленькие пухлые ручки. Вставая на цыпочки, подцепила с полки выгоревшую Пашкину бейсболку, с бледной надписью тем же маркером «Ястребинка». Нахлобучила на голову, и решительно отперла ящик тумбы, где в дальней углу притаилась ракетница. Пистолет не был заряжен, по настоянию самой Нины Петровны, потому что — Женечка. Да и сама она его боялась. Но сейчас вытащила, бережно протерла ветошкой рубчатую рукоять. И, держа в руке, направилась в залитый сонным предзакатным светом двор.