— А зачем, дядя Фотий?
— Ну… ты костер умеешь разводить? В степи?
— Я только за домом пробовал. С пацанами. И нас погнал дед Витя, палкой. А еще из спичек, в раковине.
— Дом не поджег?
— Маленький я, что ли? Там же вода, сразу если.
— Вот тебе спички, вот дрова. Давай начинай. А я сейчас… Он сел на сиденье и пока Женька шебуршился на обочине, складывая ветки и чиркая спичками, достал из бардачка пакет. Вытащил сверток с куском сала, зажатого толстыми ломтями хлеба. Вернулся к мальчику и, вставая на коленки, помог ему раздуть маленькое пламя. Вдвоем сели на копешки сухой травы, торчащей на удобных кочках. И Женька, важно принимая от Фотия кубики сала, протыкал их тонкой веткой и совал в скачущие языки пламени. Огонь освещал два перемазанных лица — мужское и детское, жующие челюсти, темные от подступившей ночи глаза. Поглядев на часы, Фотий сказал, закусывая сало хлебом и передавая краюшку мальчику:
— Нормально успеваем. Через полчаса там торжественно музыку заведут. А тут и мы как раз.
— Как раз! — согласился Женька и вытер рот грязным подолом футболки, — точно, как раз. Осмотрел измазанные локти, подол в пятнах, цыкнул сокрушенно.
— Мама заругает.
— Не, — возразил Фотий, — твоя мама самая умная. Не будет ругать.
— Ну-у-у, я не знаю, — не согласился Женька и замолчал, глядя в маленький костер.
— Пить хочешь? У нас есть чай в термосе. Остыл уже, правда.
— Я люблю, когда остыл.
— Отлично. Не торопясь, напились остывшего сладкого чаю и сели в машину.
Женька напряженно дождался, когда мотор заработает, и победно засмеялся, сверкая зубами и размазывая рукой по щеке масло.
Посмотрел на испачканное лицо Фотия и засмеялся еще сильнее.
— Чего, — обиделся тот, вытирая скулу грязной рукой.
— Да точно, мама заругает! И тебя, дядя Фотий, тоже. Там же праздник. А мы как поросяты.
— Спорим, что нет? Нива плавно шла по шоссе, шуршала шинами, мерно рыча мотором.
— На что?
— Ну-у, если не заругает, ты проиграл. Встанешь на стол и прочитаешь стишок. Про новый год.
— А ты? Если проиграл? А! Я знаю! Ты песню споешь, да?
— Только я на стол не полезу, брат Женька, а то потолок пробью. Фотий протянул большую ладонь, и Женька, хохоча, шлепнул ее своей ладошкой.
В просторном зале с каменным плитчатым полом и парусиновым низким потолком светили гирлянды цветных фонариков, провисая, спускались над каждым столом. На столиках красовались вазочки со степными цветами. Из темного двора наплывал щекочущий запах шашлыка и раскаленных углей, слышался оттуда азартный голос Пашки и солидный баритон Мити. За круглой стойкой, неистово сверкающей гранеными зеркальными полками, торчала стриженая голова Ваграма. В белоснежной хрустящей рубашке с короткими крыльями рукавов над худыми руками, он старательно вертел высокий фужер, водружая на краешек ломтик лимона.