Машинально хлопнула дверцей. Пошла, лихорадочно осматривая белые сплошные стены с врезанными в них темными железными воротцами. Потом побежала, оступаясь и падая на колено, с ужасом прислушиваясь — не хлопнет ли его дверь, не раздастся ли угрожающий крик. Темная дорога была пуста, слабо светила под луной нетронутой белой поверхностью.
Сумочка суетливо билась о бок куртки. Капюшон свалился и ветер, пахнущий морем, задергал волосы, путая и кидая в лицо. Вдалеке замаячил угол белой стены, там, за ним шумнули ночные волны. Добежать и свернуть. Там причалы, крылечки, входы. Залезть под сваю куда, спрятаться… переждать. За спиной уютно заурчала машина. Ника побежала быстрее и упала, возя руками по грубой разбитой колее и набирая в рукава снег. Села, отбрасывая на дорогу длинную скомканную тень.
— Садись, — сказал Токай, повышая голос, чтоб услышала за шумом мотора, — не трону. Да садись, говорю. Обещаю.
Вышел и, нагибаясь, поднял ее за рукав, как куклу. Засмеялся, когда она вырвалась, отступая, покачнулась, взмахивая руками.
— Вот упрямая. Я ж пообещал. Садись, поговорить надо. Через полчаса высажу тебя. Дом пять подъезд шесть. Он пошел к машине и снова сел, свесив длинную ногу на снег.
Положил руки на баранку. Ника стояла, облизывая пересохшие губы. С тоской оглянулась на безмолвные гаражи, от которых ей пешком на каблуках — несколько часов. И медленно подошла к машине, встала рядом с открытой дверцей.
— Поклянись.
— Чего? Да не трону. Обижаешь. Сюда иди, вперед. Она снова села, на этот раз впереди. Токай подождал, когда закроет дверцу, хлопнул своей, устраивая ноги на педалях. И плавно, аккуратно поведя машину до угла, развернулся. Ехал, искоса поглядывая, как она сидит, сжимая руки на коленях.
— Расслабься, — посоветовал. И откидываясь, ведя машину медленно, добавил:
— Удивляешь. Думал, плакать начнешь, просить. А после все равно дашь. Если уж начала просить и плакать, то после взять — плевое дело. Поверь. Веришь?
Она молча кивнула. Токай промурлыкал, подпевая, и сделал музыку потише.
— Я люблю женщин. И они меня любят. Секс не проблема, да хоть жопой ешь его сейчас. Извини. Много давалок развелось. Да еще дуры — главная мечта — валютной проституткой заделаться. Раньше, значит, балеринами мечтали, а сейчас — давалками. И каждая хвалится, чего выучила, какие позы, да как умеет страстно пилиться. То так, то эдак. Так что с девочками чаще тоска, Вероника. А вот с семейными молодыми барышнями, да если мужа любит, вот классно. Чисто «Дама с собачкой». Страсти такие, смотришь в глазки и понимаешь — ей самой ничего уже слаще тайной измены нет. Много теряешь, Вероника, если не пробовала. Поверь.