Поднялась рука, и совсем не призрачно вцепилась в край Никиного сапога.
— Не уходи! Белые волосы разлетелись, раздуваемые ветром. Ника выдернула из кармана фонарик, направила луч в женское, белое, как мел, лицо с блестящими большими глазами. Свет метнулся по узким скулам, раскрытому рту, воротнику светлой куртки и пробежал по обычным черным джинсам, заправленным в невысокие сапожки без каблука. Ника перевела дух.
— Руку давай. Ты одна тут?
— Да. Да! У меня что-то, что-то, я не могу больше идти. Мне некуда! Цепляясь за Нику, странная гостья поднялась, покачиваясь, и охнув, навалилась на нее, обвисая.
— Но-ги! И голова!
— Что голова? — прохрипела Ника, перетаскивая ее через железный порог, — погоди, закрою. Одной рукой неловко задвинула засов и потащила женщину к дому. Та почти падала, волоча и подламывая ноги, всхлипывала и стонала. Перед крыльцом Ника обхватила ее за талию, поднатужившись, проволокла по трем невысоким ступенькам, ввалила в маленькую прихожую и, сама застонав, бухнула на старый широкий табурет, где под растянутой кофтой спал кот Степан. Степан негодующе муркнул, и, шарахнувшись, взлетел на полку с шапками.
— Черт, — снова сказала Ника, выпрямляясь и убирая волосы дрожащей рукой, — кто это тебя? Скорченная фигура на табурете застонала и тоже потянулась рукой к своей голове — льняные длинные пряди с одной стороны были обильно выпачканы красным.
— Это что, это кровь? — испуганно спросила гостья, вытягивая к Нике руку — белый рукав и пальцы были измазаны.
— Сапоги снимай. Давай помогу. Ника встала на колени и потянула мягкий замшевый сапожок. Женщина взвизгнула и заплакала, морщась.
— Ноги! Болит!
— Ты бы в носках еще ушла, в степь. Мороз, ты их отморозить могла! Ника не стала говорить, такая боль значит, что, наверное, уже отморозила. Та плакала, нагибалась, стараясь помочь Нике, и сапожки, наконец, свалились, показывая поджатые пальцы в тонком нейлоне.
— Пошли, — Ника снова обхватила гостью поперек живота, — за шею берись. Тебе лечь надо.
В комнате было тепло, а часы на стене примолкли, испуганные возней и пыхтением. Ника, собирая боком плюшевую скатерть, уложила гостью на диван, выдернула из-под нее шубу и набросила край на вытянутые ноги в задравшихся черных штанинах. Выпрямляясь, схватилась за стол, отодвинула его, чтоб не мешал.
— Куртку, надо снять.
— Холод-но, — пожаловалась блондинка, обхватывая себя руками за плечи и откидывая голову на смятую подушку. Белое лицо — узкое, треугольником, с острым маленьким подбородком и впадинами на скулах, багровеющими косметическим румянцем, что смешался с лихорадочными пятнами. Плечи под длинными кистями рук вздрагивали. Ника насильно развела руки и, бережно поворачивая трясущееся тело, стащила один рукав, за ним другой. Бросила куртку на пол и укрыла гостью до самого лба шубой.