— Дыши, медленно. Сейчас будет тепло. А я посмотрю ноги. Та послушно задышала под толстой овчиной. Ника присела на край дивана рядом и откинула подол шубы. Взялась рукой за совершенно ледяную ступню, на которой через тонкий нейлон просвечивали красные ногти.
— Чувствуешь? Мою руку?
— Д-да…
— Хорошо. А так?
— Больно!
— Угу. Хорошо. Ей вдруг стало жарко, и она стащила забытую вязаную шапку, собирая волосы, сунула их за воротник свитера. Что же сделать? Она четко знает, что нужно, если солнечный удар, как помочь утопающему, и чем напоить отравившегося. А тут — холод, мороз, застывшие до льда ступни. Будто какой дальний север, вот же ерунда.
— Надо снять, и штаны тоже, — сказала, обращаясь к шевелящейся овчине, — или давай разорву на ногах прям, колготки твои.
— Подождите, женщина. Как вас. Я… Гостья высунулась из-под торчащего воротника и уставилась на Нику блестящими, немного безумными глазами. И вдруг захихикала, закрывая рот испачканной кровью рукой.
— Ж-ж… я тебя — женщина. А ты девчонка. Ты кто? «Да она же пьяная». Ника откинула шубу, открывая белый свитерок и черные джинсы, утыканные лейбочками и кнопками. Сказала раздельно:
— Надо снять. Чтоб отогреть ноги. Я — Вероника. Гостья зашарила рукой по животу, дернула пояс, расстегивая пуговицу, вжикнула молнией. И срываясь руками, потянула штаны с узких бедер. Ника, ухватив за края штанин, где сверкали молнии, потянула, стягивая их вместе с колготками. Под одеждой у гостьи оказались белые худые ноги, блестящие и ухоженные, ступни с ярко накрашенными ногтями. И высокие, тонкой резиночкой на самой талии, черные кружевные трусики. Ника снова укрыла страдалицу шубой.
— Лежи, я принесу настойку и вату. И голову надо посмотреть, у тебя, кажется, ухо поранено.
— Ухо, — вслед ей задумчиво сказала гостья. И вдруг снова засмеялась, всхлипывая.
— Ухо! Он меня укусил. Вот падла. Зубами прям! Ненавижу! Вернувшись, Ника снова присела на диван, крепко смочила большой кусок ваты коричневой настойкой софоры и, положив белую ногу к себе на колени, протерла холодную кожу от икры до кончиков пальцев. То же сделала и с другой. Быстро натянула хлопчатобумажные носки и укутала ноги шубой. Гостья вздохнула, вытягиваясь и держа у лица воротник такими же яркими ногтями.
— Ухо…
— Голову поверни. Не бойся, я осторожно.
— А ты что тут, одна совсем? Ой… На маленьком ухе, чуть выше мочки свежий темный шрам точил кровь вперемешку с сукровицей. Ника свежей ваткой прижала ссадину и, откопав чужую руку, приложила ее, показывая, как прижимать.
— Держи сама. Волосы запачкала.