По коридору ходила мама, что-то напевала, потом спохватываясь, вздыхала громко и страдальчески. Ленка поморщилась ее театральным вздохам.
Обещанный Кочергой педсовет, которого она так боялась, не состоялся, но все равно в ту неделю на бедную Ленкину голову свалилось немало. И все такое, с продолжением, из-за чего сейчас она осталась одна, без Рыбки и без страдалицы Семачки тоже.
Из маминой комнаты замурлыкал телевизор. Дикторша радостно вещала о том, как в городах и весях необъятной родины совершается радостный труд, выполняются социалистические обязательства, увеличиваются показатели…
И надои, усмехнулась сердито Ленка. Это они с Рыбкой постоянно смеялись, примеряя ситуацию с надоями ко всем происходящим в школе и в жизни событиям. И Рыбка, в самые неподходящие моменты вдруг озабоченно спохватывалась, обрывая Ленкин рассказ, к примеру, о поездке с мамой в горы за кизилом:
— Зря не поехала! А как же — надои? Ты просто обязана думать — о надоях.
— В телевизоре пусть о них думают, — хохотала в ответ Ленка.
Ножницы сверкали острыми кончиками, вытаскивая нитку, подсекали, обрезая. Тыкались в шов, выковыривая еще один красненький хвостик.
— Лена… — мама вошла в комнату, поправляя на голове туго закрученные железки-бигуди, — ты вообще долго собралась дуться? Я не понимаю, со всех сторон виновата, да еще надуваешь губы!
— Мам, я не дуюсь, — Ленка опустила голову, тыкая ножницами в шов.
— Божжже мой! — Алла Дмитриевна заходила по комнате, туже стягивая поясок халата, — ты совершенно не жалеешь моих нервов! Скоро этот дурацкий Новый год, у меня платье в ателье, я не знаю, успеют ли, и денег снова буквально под расчет, да еще бабка собралась приехать, а если приедет Светочка, и может быть с подружкой. И эта еще… Екатерина…
Последнее слово она проговорила с такой тоской, будто Екатерина, папина двоюродная сестра, уже стояла на пороге и держала в руках веревку, чтоб мама повесилась.
— Ну, кто ее звал? Кто? И ведь не одна приедет. С детьми! Тоже мне — дети, обоим барышням уже за двадцать. И где, я тебя спрашиваю, где мы все разместимся? Каникулы! Мало мне с тобой горя…
Ленка аккуратно положила джинсы рядом на диван.
— Угу. Тоже мне — горе.
Алла Дмитриевна опустила воздетые к бигуди руки и потрясенно уставилась на дочь.
— Ты мне грубишь? Лена!
— Да нет же! Я хочу сказать, что бывает горе — настоящее. А не вот это вот, где взять раскладушку для теть Кати. Ну, приедут, мам. Потом уедут. Да и черт с ними, погуляют неделю тут. Тоже мне…
— И это моя дочь!
Руки снова метнулись к потолку, по дороге пощупав звякнувшие железочки.