В овражке чудесно прятался не только родник, забранный в замшелые древние камни, но и целая рощица боярышника с отчаянно красными ягодками, и так много их, что рябило в глазах.
Пока Валик возился внизу, ставя под тонкую струю бутылку, Ленка пошла вдоль кустов, объедая торчащие ветки и рассказывая на ходу:
— Этот вкусный, кисленький. А этот, крупный — никакой. Тьфу, косточки большие какие. О, вот самый клевый. С длинными ягодами. Сиди, я принесу.
Они устроились на досочке, уложенной на камни, и методично ели ягоды, которые Ленка вытаскивала из кармана и держала в горсти. И были так заняты, и еще устали, что никаких снова взрослых мыслей, а вот — ягоды. И вода среди старых камней. А еще сбоку россыпь нежных сиреневых цветков, что вылезли просто из земли и светили в путанице трав.
— Какие красивые! — Ленка тянулась, ленясь подниматься, и Валик придержал ее за локоть, чтоб не свалилась.
Она тронула пальцами лепестки.
— Это шафран. Его в еду добавляют, когда готовят. А еще краску делают.
— Откуда знаешь?
— Так интересно ж. Осенью тут целые поляны его, красота. Я спросил. В библиотеке.
Ягоды кончились, вода лилась над горлышком подставленной бутылки, и Ленка снова вернулась к этим своим мыслям. Потому что он сидел совсем рядом, и было видно, пушок на верхней губе у него все же есть, только совсем легкий. А еще передний зуб немножко сколот, уголочком, и потому, когда улыбается, то получается смешная такая щербинка. И хоть умри на месте, а хочется взять его за руку, почувствовать кожу на кончиках пальцев и на ладони. И еще — поцеловать.
Ну, ты, Малая, и сволочь, подумала Ленка, каменея и бережно держа на коленках сцепленные руки, чтоб не упали, а то загремят, как старые кости. Ну, ты… и беспомощно не знала, чего дальше и думать. А он, кажется, ничего не заметил, с этим своим шафраном. Завозился, поправляя воротник куртки. Встал, спустился к роднику и там, усаживаясь на корточки, вытащил бутылку, заткнул полиэтиленовой пробкой.
— Ну что? Двинули? Пить хочешь еще?
— Нет, — сказала Ленка, прокашливаясь, — пошли, да.
Там, в эти странные каникулы, она не успевала подумать, летя от одного состояния к другому, мгновенно, будто кидаясь в воду и выныривая из нее, как дельфин. Вот они идут по узкой тропе, смеются, Валик голосит, размахивая длинными руками, а Ленка сердито орет, чтоб поберег дыхалку. А вот она лезет из оврага, хватается за его руку, видит опущенное к ней лицо, и повисает, споткнувшись, а он дергает, как морковку из грядки, обхватывает другой рукой, чтоб не упала. Целую секунду стоят, прижавшись, а потом он делает шаг назад, чтоб ей было куда ступить. И ступая, она успевает подумать, если бы не брат, а другое, не отошел бы, стоял, и держал ее. И она не стала бы отодвигаться.