— Оль, — после небольшой паузы сказала Ленка, — он ее хоть не трахнул? Как думаешь? Она же вообще никакая.
— Нет, — уверенно сказала Рыбка, — у меня свет, на площадке, я проверила. У нее колготки подвязаны резинкой, чтоб не сползали. Там узел, ну ты ж знаешь, как Семки его крутит, хрен распутаешь. Ну, я джинсы оттянула, смотрю, торчит. Как и был. Ты что ржешь? Вы достали, блин, ты чего ржешь?
— Пояс верности, у нашей Семки. Невинности. Она б еще проволокой колючей подвязалась. Ну ладно, хоть это хорошо. Оль, нужно по домам уже. А то мать выскочит, начнет тут шариться по углам, искать меня. Слушай, так ты про тетю Таню набрехала, да? Что она Викочку ищет?
— Ну. А что делать было?
— Да не, ты правильно. А то меня мать не пустила бы ни в жизнь.
Они замолчали. Вокруг тихо стояла октябрьская чернильная ночь, далеко ехали машины, за длинными почти уже спящими пятиэтажками, и это иногда меняло ночной свет. А когда шум их стихал, становилось слышно, как шепотом погромыхивают листья, которые еще в августе сожгло яростным солнцем и они остались ждать осеннего разрешения свалиться, наконец, с корявых и гладких веток.
Сейчас бы куда на берег, подумала Ленка, и повела плечами, представив себе море с блеском лунных скобочек на мелких волнах. Вот днем всегда ветер-ветер, а сейчас такая тишина. Туда бы, на Остров. И пусть бы там Кострома. Паршиво как вышло, уехал, поссорились, так и не получилось ничего. Ну, вернее, странно все получилось. А теперь кажется, что это все просто сон. Такой весь из воды и песка. И солнца. Ну да, еще там была такая же чернота и звезды. Такие звезды…
Оля пошевелилась, блеснули часики с зелеными точками цифирок.
— Ой, блин, скоро час уже. Семки. Ты заснула, что ли? Ленк, поднимай ее давай.
— Ей бы кофе щас. Или чаю кружку.
— Угу. Батя ей сейчас приготовит. Кружкой по башке. Семки, у тебя ноги идут? А ну постой.
Она отошла, разглядывая вытолкнутую под фонарь фигуру. Викочка послушно стояла, качаясь, как водоросль в текучей воде. Вдруг сказала внятно:
— Не пойду. Там. Батя там.
— Угу. Тут заночуешь, да? Иди уже, чучело малолетнее. На наши головы.
Они подхватили подругу под локти и потащили обратно, вдоль белой стены в черную тень торца дома, за угол, поросший бирючиной, и втолкнули в подъезд. Повели вверх по ступеням. Семки послушно влеклась, подламывая ноги на каблуках. Иногда начинала что-то рассказывать, про Валька и любовь, но Оля прерывала ее злым шепотом, и снова на лестнице только возня, пыхтение и неровных перестук каблуков.
Ну, хорошо хоть, я продышалась, размышляла Ленка, таща рукав, сползающий с Викочкиного плеча, теперь ни перегара, ни сигареты. А курить не буду, ну нафиг, тошнотные такие сигареты, пусть девки курят, надо Семки отдать пачку. Нет, у нее мать проверяет сумочку и карманы. Ладно, у меня будут. Для них.