Хотя, выбирая слова Ленка знала — не поможет. Все равно вымотает и все равно будут обиды. И злоба.
— Нормально? — изумилась мама в Симферополе, повторила язвительно, — да уж нормально. Танцы эти твои. Я ночей не сплю. Все думаю…
— Мам…
— Да! А вдруг случится что страшное? Пока я тут. Я тут, и ты там вдруг!
— Мама!
— Имей в виду… — мама умолкла и заторопилась, — мне пора, нам с папой нужно в магазин. Сережа!
В трубку ворвался далекий шум, голоса, видно, мама открыла двери телефонной кабины.
— Сережа, хочешь Ленке сказать пару слов? Или матери своей.
Ленка закрыла глаза. Ох, да пусть не захочет, а то придется звать бабку к телефону, ой, бабушка Лена, вас папа…
— Нет? Ну ладно. Леночка, мы тебя целуем, может быть, еще позвоним вечером. Поняла? Веди себя хорошо!
— Да, мам.
Ленка повесила трубку и сразу же ушла к себе, плотно закрывая двери. Села на диван, отодвигая раскрытую книгу. Обняла коленки и стала сердито слушать, как в коридор тут же вышла бабка и, топая тяжелыми шагами, заговорила вслух сама с собой.
— Хорошо! — язвительно бормотала, иногда повышая голос, чтоб внучке было слышно, — куды там, хорошо… ма-амочка… бута я тут мучию ее! Кабута голодом морю! Сама поехала, дом бросила (в кухне шваркнула о плиту сковородка), бута и не семейная женчина, а туда же — Ле-еначка… как ты там… тьху!
Последний выкрик сопроводился новым скрежетом.
Этого Ленка стерпеть уже не могла. Сунула ноги в тапки и, сузив глаза, распахнула двери комнаты. Сказала звонко в толстый ситцевый бок и жесткий профиль со сжатыми губами и брыластой щекой:
— Между прочим, она поехала сына вашего провожать, в рейс. А не просто так.
Бабка не повернула головы, мерно пронося ее к спальне, и уже там, разворачиваясь, отрубила:
— Нужна она ему там! Знаем, чего ездиют.
С треском хлопнула дверь. Закачалась над зеркалом в коридоре старая соломенная шляпа на ленточке.
Ленка подошла к закрытой двери.
— По себе меряете, да?
И ушла снова к своей, взялась за ручку потными пальцами, готовясь тоже хлопнуть. Двери спальни стремительно распахнулись.
— Ах ты нечись балотная! — зычным освобожденным голосом заорала бабка, ступая в коридор и щуря на Ленку яростные глаза, — стоит тута, стыд потеряла, сует мне в морду, слова она видите ли…
— Именно в морду, — согласилась Ленка, раздумав хлопать дверями и устраиваясь в проеме удобнее.
— Да ты… ты… — бабке явно не хватало слов и внучку это вполне устраивало. Ленке было уже не пять и не десять лет, когда она боялась старуху до онемения, так что пусть слушает, за все испорченные детские годы.
— Шалава крашеная, — орала бабка, резко, как огромный трясущийся робот, продвигаясь по коридору, а толстые руки бесцельно поднимались и опускались, отряхивали бока ситцевого платья, дергали оборку на фартуке, — у-у-у глаза бы мои не видали, китаеза чертова, стоишь тута! И в кого уродилася такая вот!