Мы проживем нашу весну, думал Даэд, заходя следом за молчаливой Неллет в хижину, идя к постели, укрытой узорчатым покрывалом, садясь рядом. А потом я стану взрослеть и состарюсь, а Неллет снова и снова возьмет себе молодого мужа. Я умру. И может быть, мое лицо тоже высекут на полупрозрачном камне стены.
Эти мысли не давали ему сосредоточиться. Нависая над светлым лицом, он сопротивлялся рукам, которые пытались обнять, притягивая к себе.
— Неллет…
Она открыла глаза, не отпуская его плеч.
— Ты отправляешься каждую весну? Сюда?
— Что? — в зеленых глазах плескалось непонимание и Даэд уже пожалел, что задал бесполезные вопросы, но разум его метался, требуя каких-то объяснений, а времени придумать новые, более настоящие вопросы, не стало.
— Ты забираешь сюда каждого весеннего мужа? И после меня заберешь другого?
— Ты один. Я не понимаю, о чем ты говоришь, Даэд. Я люблю тебя.
Глаза снова закрылись, а он не мог закрыть своих. Темные, чуть рыжеватые ресницы лежали ровными полукругами, на переносице солнце насыпало еле заметные веснушки. Губы, обветренные свежими морскими ветрами, приоткрылись, показывая влажную полоску зубов. И он, мучаясь ревностью и печалью, придавленный и разрываемый сотней неузнанных вещей и неотвеченными вопросами, которых все больше, прижал ее собой к постели. Почти грубо, но одновременно с такой огромной нежностью, что у него задрожали руки, слабея в запястьях.
В главный момент она не вскрикнула, не прикусила губу, только открыла глаза, жадно глядя на его лицо, а он закрыл свои, чтоб не увидела, как уходит его смешная, отчаянная надежда. Надежда сердца, вступающая в противоречие с мыслью и знанием. Ты не первый у великой принцессы Неллет, напомнила ему голова, и ты это знал. Смешно было надеяться. Но он все же надеялся.
А потом они долго-долго занимались любовью, молча, утопая в запахе весенних цветов. И заснули, устраиваясь в объятиях друг друга, ненадолго. Потом, снова утомленные, легли рядом, касаясь плечами и коленями. Он взял ее руку и положил к себе на грудь.
— Сердце, — сказала Неллет сонно, — так бьется. И мое тоже.
Дальше говорили о пустяках. Смеялись и снова говорили, пока не заснули совсем.
А глубокой ночью Даэд проснулся от того, что в полном безветрии издалека слышался тихий, но отчетливый дальний шум. Грохот и треск, тяжкие удары. В такт им на плетеной стене хижины загорались и гасли неясные багровые блики, что ловила высокая щель под крышей, которая заменяла им окна. И прислушиваясь, Даэд с тоской понял, что их беззаботной жизни приходит конец. Самая середина весны. Неллет не знает, что они провели тут половину отмеренного Даэду времени. Может быть, он неправ, и они останутся тут навсегда. Но в любом случае как теперь делать вид, что узнанного, услышанного и замеченного не существует? Как быть?