— Ты такой смуглый. Это наследство родителей?
Даэд молчал, не в силах ответить. И не смотрел в лицо Неллет, не мог отвести глаз от края покрывала, сползшего с худой безжизненной ноги.
Немерос кашлянул с упреком.
— Меня… — у Даэда сорвался и пискнул голос, он замолчал, потом все же закончил, отвечая не на вопрос принцессы, а невпопад, — зовут Даэд. Я…
Она ждала, доброжелательно разглядывая пылающее темное лицо. Но он смешался, не зная, что сказать дальше. И когда Немерос почти отвернулся, Даэд шагнул вперед и, подхватив край покрывала, поправил его, укутывая оголившуюся ногу. Ступил обратно, сжимая кулаки, так чтоб ногтями поранить ладони.
— Тебе страшно смотреть? Неприятно? — лицо Неллет стало холодным, она дернула подбородком, рука упала с плеча Немероса, и ей с трудом удалось поднять ее и устроить снова.
Но Даэд снова молчал, мысленно падая в пропасть и смиряясь с этим. Не сумел. Она увидела, что он — не сумел. И пусть. Пять лет мечтать о принцессе Неллет, видеть ее во снах, бежать с ней по лестницам и переходам, смеяться, протягивая друг другу руки. И увидеть почти не человека — существо со слабенькой искрой жизни в слабом худеньком теле. Калека, не умеющая даже ходить, даже поднять собственную руку.
Неллет еще раз внимательно осмотрела полное горя лицо мальчика. Тонкие пальцы тронули шею Немероса. Даэду, как через вату, слышен был ее спокойный веселый голос и слегка испуганные ответы других.
Умру, мрачно решил он, глядя на орнамент плит, заставленных цветами. Потому что, как теперь жить. Умру и все.
— Благодарю вас, прекрасные саа-ийчи, за то, что подарили своей принцессе свою любовь и внимание. Я выбрала себе весеннего мужа.
Она помолчала совсем недолго.
— Даэд, бывший сын саа Нессле и неньи Палоны, согласен ли ты разделить со мной ложе, еду и весенние сны?
В это мгновение Даэду отчаянно захотелось оказаться где угодно, пусть в больничных палатах, куда водила их ненья ухаживать за стариками и немощными. Пусть в самых нижних, безлюдных витках, где громоздились забытые ржавые механизмы и бегали крысы, мелькая пугающими тенями. А еще лучше — дома. За столом, с близнецами, пусть дразнят его, как привыкли, с младшими сестрами, которые шепчутся о своих девчачьих делах. Главное, не тут, откуда сейчас уйдут все, оставляя его наедине с почти безжизненным телом, и не у кого будет спросить, не на кого положиться. Кроме двоих, в покоях всегда будет один из советников, страж очередного часа, но он, молчаливый, не поднимет головы от развернутого свитка, и не зайдет в шатер к принцессе. С этого дня и всю долгую весну — месяц согретых ветров, месяц блуждающих дождей и месяц сытных туманов — они будут только вдвоем. Как и мечталось ему.