Даэд поднес фигурную бутылочку к стакану с водой, наклонил, шевеля губами в такт падающим, почти невидимым каплям. Выпил сразу же, одним махом. Зажмурился, прижимая ладонь к глазам. Хватаясь другой рукой за стену, вернулся к постели и лег, вытягиваясь. Отвел от лица руку, с пальцами, влажными от выступивших слез. И ужасаясь тому, на что решился, заснул, в ожидании призванного сна, который мог в любую минуту стать для него реальностью, поглощая реальность привычной ночи Башни.
«Что я делаю?»
Слова звучали мерно, без выражения. Так звучит гонг, или вода, отмеряющая время. Так звучали тамбы, подсказала Даэду память, в мире, полном хлюпающих дождей, размягчающих волю и мысли.
* * *
«Что… я… делаю?…»
— Звучало в голове Ирины, которая с трудом пробиралась в кромешной темноте скального лабиринта, полного хлюпающих звуков прибоя и странных ночных шорохов. Пятно слабого света фонарика прыгало по камням, высвечивая черные дыры и почти белые поверхности, изгрызенные временем.
Ей нужно было найти то самое место. Где стояли Ленка и ее Василий, говоря о нужном ей прошлом, общем с прошлым Андрея. Но в темноте, без пятен солнца, указывающих направление среди мешанины скал, все изменилось, стало чужим, странным. И, она прислушалась к ощущениям, — недобрым? Нет, скорее, невозмутимо-насмешливым. Могут ли быть насмешливыми ночные скалы?
— Не удивлюсь, — прошептала она, делая еще один осторожный шаг.
Скалы с готовностью подхватили шепот, умножили его, раскидывая по тайным закоулкам. Ирина застыла, прислушиваясь. В ответ эху, показалось ей, услышался чей-то ленивый смешок. У нее задрожала рука с фонариком, потом коленки. И губы. Нельзя пугаться, беспомощно думала она, понимая, если ударится в панику, то кинется бежать, разбиваясь о скалы, упадет. Расплачется с криком. Или случится еще что. Если там действительно кто-то есть, в темноте.
«Там никого». Но она боялась произнести слова вслух. Чтоб не услышать ответа от ленивого насмешника, наблюдающего за ней.
Постояв, мерно дыша, сумела успокоиться, унимая дрожь в руках. Вздрагивающее пятно света выровнялось, утыкаясь в нишу. Отразилось двойной вспышкой от чьих-то глаз.
Ирина вскрикнула, откачиваясь. Свет упал, повернувшись, простукал уроненным фонарем. Умер, оставляя ее в темноте. И — в наступившей, совершенно полной тишине. Даже вода, затекающая в скальные дыры и проходы, стихла, замерла, не издавая привычных звуков. Только очень громко стучало сердце. И дыхание казалось оглушающим, забивало уши, мешая слышать.
— Ах-х ты… — произнес из мрака уверенный мужской голос, — явился?